Илья Крымов - Дети Силаны. Паук из Башни

Преодолев кордон из журналистов столичных газет при въезде на территорию Башни, я пересек двор и вошел в холл. На стенах, полу и потолке не было свободного места от свай и перекладин, по которым сновали рабочие. Мраморщики со всей столицы согнаны в Скоальт-Ярд, чтобы в самом скором времени придать ему надлежащий вид.

– Видели это, тан л’Мориа? – Марцеллус Морк, прохаживающийся по холлу с перебинтованной рукой, указал на входную дверь.

– Журналистов или цветы?

– И то и другое. Они не понимают, что мешают нам работать. Хотя это все очень трогательно, конечно.

У внешних стен действительно стопками лежали цветы, а какой-то доброхот вывесил несколько застекленных табличек, внутри которых на бумажных листах значились имена и звания констеблей, погибших во вчерашней резне. Горожане на удивление эмоционально отреагировали на произошедшее, а ведь обычно они слуг закона терпеть не могут.

– Мы нашли Диттера, – сообщил авиак.

– Полагаю, ему нечего было вам сказать.

– Люди, сломанные пополам, не очень разговорчивы. Мы так же нашли тела настоящих ош-зан-кай. Все они были сложены под мостом, соединяющим Стадфорд и Дно.

– Вот уж гиблое место.

Поднявшись на верхние этажи, я попытался заняться тем, в чем не видел особого смысла, – допросом Фериса. Для себя я заранее сделал вывод, что старый арани ничего не знает, просто судьба сыграла с ним последнюю злую шутку на пороге смерти. Со стороны действительно казалось, что старик умрет в любой момент.

История, поведанная Кулбуро, оправдала все мои ожидания. После того как ему дали неправдоподобно большой срок за воровство, выбитый семейством л’Калипса, авиак промучился в Черепе-На-Костях без малого двадцать лет. Его выпустили на несколько лет раньше именно по состоянию здоровья, слишком дорого поддерживать жизнь в столь старом и слабом заключенном, проще вышвырнуть его, чтобы скорая зима сделала свое дело. Но Ферис оказался живуч, он не только не подох сразу, но и прожил достаточно, чтобы найти и обучить преемника. Молодой синий арани по имени Касперро Листон, который впоследствии был убит в переулке возле храма Святого Порция. Сообщать старику о смерти его протеже оказалось стратегической ошибкой, Ферис мгновенно расклеился и начал рыдать, проклиная себя за глупость. Страдая от старческой сентиментальности, он успел привязаться к ученику как к родному, и теперь весть о смерти Касперро Листона стала для него мощным ударом.

– Отведите его в камеру, дайте пару теплых одеял и обеспечьте горячей пищей. Только хорошей пищей, а не тем, чем мы обычно кормим заключенных.

Младшие дознаватели утащили авиака под непрекращающиеся стоны и громкие проклятия. Ферис впал с тихую истерику. До конца дня я не покидал Башню, вынужденно участвовал во всех конференциях и прочих экстренных совещаниях, которые легли на мои плечи. Мне банально больше нечего было делать, некуда идти, нечего узнавать. Поэтому я сидел за одним столом с Морком, л’Калипса и еще несколькими высокими чинами Скоальт-Ярда, отвечал на заранее оговоренные вопросы журналистов и мечтал поскорее оказаться в домашнем кабинете, запереться ото всех и заснуть в собственном кресле прямо за столом.

Когда этот бесконечный день все-таки закончился, я вернулся домой и исполнил свои желания. Следующие дни я провел безвылазно сидя дома, окопавшись в кабинете и не желая никого видеть. Единственной, кого я к себе подпускал, была Себастина, которая периодически заставляла меня браться за оружие и гонять кровь по телу. Я не хотел есть, пить, я лишь спал, а когда не спал, в моей голове перекатывался тяжелый свинцовый шарик, который причинял мне тупую боль, и я вновь сильно хотел спать. Кожевенник тем временем не успокаивался. Количество его жертв росло, однако новые убийства не следовали одно за другим как прежде. Он продолжал убивать нетэнкрисов, срезая с них кожу и дурача при этом дискредитированных слуг Скоальт-Ярда.

С тех пор как Башню едва не взяли штурмом, авторитет слуг закона сильно упал. Конечно, это огромное преувеличение. Чтобы взять Башню, даже пользуясь эффектом неожиданности, нужна армия побольше и как минимум один боевой дирижабль, обстреливающий ее снаружи. Таков мой стратегический расчет, который я составлял некогда на досуге… Да, ради развлечения я составил планы штурма и обороны всех правительственных зданий Старкрара, включая тюрьму и башню КГМ. У меня странные развлечения, даже я это понимаю.

– Тан л’Мориа?

Дверь приоткрылась, и в нее лишь одним глазком заглянула прекрасная Аноис.

– Доброе… добрый… Что там сейчас?

– Вечер, тан л’Мориа. Поздний. Ночь.

– Я бы предложил вам войти, но здесь очень спертый воздух, и хотя я этого не ощущаю, если вы войдете, то он вам не понравится.

– Я все же рискну. – Она вошла, прошлась по ковру и заняла кресло напротив моего стола.

– Где вы взяли ключ?

– Попросила у Мелинды. Эта милая девушка не умеет говорить «нет», она такая застенчивая…

– Да, очень! – хохотнул я. – Особенно пока не снимет очки! Очень!

Она меня, конечно, не поняла, и от этого мне стало немного смешно.

– О чем вы думаете, тан л’Мориа?

– Я… Я думаю, что за все то время, что провел в своем маленьком добровольном изгнании, мне следовало бы напиться. Немного рома, быть может, помогло бы мне забыться…

– Почему же вы этого не сделали?

– Я почти не пью. И не курю. И не интересуюсь дурманами. Я скучный тан. Да, я тэнкрис. А тэнкрис всегда должен оставаться тэнкрисом. К тому же я какой-никакой л’Мориа, а л’Мориа не привыкли бежать от своих проблем. Костьми поляжем, долг исполнив лишь… Чем я могу служить вам, милая тани?

– Выйдите из кабинета.

– Не могу.

– Раздвиньте шторы и посмотрите на улицу.

– Не хочу. Я видел и дома, и снег, и набережную уже очень много раз.

– Сегодня был сильный снегопад. Красивый.

– Вы тоже цените красоту недружелюбной зимы, как и я.

– Она мне в диковинку. Тан л’Мориа, что с вами произошло?

Я потер кончик носа указательным пальцем, пытаясь отсрочить ответ и подобрать слова.

– Наверное, я жду чего-то.

– Простите?

– Я не знаю, что мне делать дальше, и давайте на этом остановимся.

– Вам трудно говорить?

– Мне трудно жаловаться. Легче умереть, чем позволить себе кому-то жаловаться на свои невзгоды. Я даже Себастине никогда не жалуюсь, а ведь она единственная, кому я могу доверять и кто никогда меня не осудит.

– Вы ведь никому, кроме нее, не верите?

– Отнюдь! Я верю Инчивалю, и еще десятку персон я верю относительно, но больше никому. Нельзя, сожрут ведь и не подавятся.

– А я верю вам, – вдруг сказала она, чем заставила меня удивленно вскинуть брови.

– Зачем вы мне верите? Я, конечно, постараюсь сделать все, чтобы это доверие оправдать, но от этого оно не кажется мне более обоснованным. Вы ведь совсем не знаете меня.