Вячеслав Ракитянский - Приют Одиннадцати

Круглый опустился на колено и привалился к стене. Сказал что-то. «Сука», вроде, — Паша так и не разобрал толком. Ему внезапно стало интересно, он наклонился, затем присел на корточки рядом с Круглым. Долго вглядывался в пульсирующую вену на шее, в дрожащие веки, разглядывал расплывающееся на бетоне темное пятно.

Вот она — смерть. Не из тех, что раньше, другая, непохожая. Те, что раньше, приходили свыше. Всегда решал кто-то неизвестный, находившийся за гранью человеческого разумения. Теперь всё было иначе. Это его, Пашкиных, рук дело. Страх постепенно пропал, испарился, как не бывало. Дыхание выровнялось, стало спокойно, почти как на погосте. Пашка наклонился к Круглому, прислушался. Дышит.

Завьялов сел на пол, прислонился к стене. Закрыл глаза и втянул носом прелый запах подыхающей зимы. Вспомнил Пятигорск, мать. Далеко всё это, и как будто уже и не его, чужое. Вспомнил чердак, бабкино наследство. А что если силу забрать? Чем чёрт не шутит!

— Решился, значит? — услышал Паша знакомый голос.

— Решился, — прошептал в ответ.

— Ой, смотри. Уведёт тебя вбок, дорогу обратно не отыщешь.

— Обратно мне пути нет.

— Да и туда криво, Павлик. Не боязно?

Завьялов резко открыл глаза и прогнал видение.

Только не расслабляться. Выбираться надо отсюда, иначе так и сдохну здесь! А чтобы выбраться, сила нужна. А сила, вот она — стенку подпирает, того гляди богу душу отпишет. Ну, ничего, Круглов детина здоровая, быстро не загнётся. В бараке не хватятся до утра. Старостин, сосед, на ночные работы не ходит — спит, поди. Остальные так устали, что не загоношатся. Им бы только до вагонки доползти и в сон провалиться.

Пашка рванул к бытовке. Там, под вагончиком, чуть прикопана в мёрзлую землю заначка. Задолго место подбирал. С вышек не видно, фонарь на сторону светит. Да и вертухай к концу смены уже с мыльными глазами, что сова днём.

Завьялов пронесся гулким машинным зданием, выскочил в ночь, вывернул в сторону железобетонных камер. Пригнулся и пересёк открытое пространство, краем глаза поймав свет прожектора. Метнулся к теплушке, упал и замер.

Откинув смёрзшиеся комья, вытянул задубевший на морозе свёрток и запихнул за пазуху. Теперь вниз, к котельной. Там он видел железный стол, а дверь можно «козлом» подпереть. Рядом весь день столярничали, он сегодня заметил.

Спустился в котельную — бетонный бункер с одним отверстием для вентиляции и дверью. Скинул лишнее с металлического стола, приготовил нож, молоток, пару свечей, которые удалось тайком стянуть из материной посылки. Осталось только наверх подняться и затащить сюда Круглова.

Круглый не сопротивлялся, только пыхтел и постанывал, когда Пашка тянул его по ступеням. Нужно было спешить, сил у него почти не осталось, видать, крови много потерял. А с мёртвого силы не поимеешь, возня одна и бессмыслица.

Успеть, успеть, — колотилось в Пашкиной голове.

Вот и дверь.

Павел раздел Круглого. Долго возился, пару раз поскользнулся на бетонном полу, залитом вязкой кровью. Кое-как перекинул Круглова на столешницу, перевернул на живот. Присел возле стены отдохнуть и перекурить. Зек тяжко хрипел, у него хватило сил повернуться лицом к Паше, открыть глаза и даже — нет, не смотреть — наблюдать.

Павел зажёг свечи в изголовье и ногах Круглова. Взял нож. Нож был необычной формы: короткое и широкое полотно с поперечным расположением рукоятки и крюком на конце лезвия. Делал его на заказ один из «политических», бывший слесарь и шпион по совместительству. Пашка отвалил за него восемь рублей и шерстяной свитер.

Завьялов стоял у стола, разглядывал клинок и вспоминал, как ещё совсем пацаном лежал на овчине в пещере Машука, выпив травяного зелья. Страшно было тогда аж до жути. Он прислушался к своим ощущениям — страшно ли ему теперь? Посмотрел на тело Круглова. Нет, не страшно. Наоборот, внутри свербело, и ему хотелось быстрее начать ритуал. Тогда время тянулось, будто расплавленная смола, а сейчас всё скрутилось, сжалось в пружину. Странная штука — время. На воле оно по-другому идёт, незаметно. А тут что ни день — вечность.

Круглов дёрнулся и скосил на Павла глаза. По-рыбьи выпученные, с жёлтыми белками.

— Слы-ы-ыш-ш-шь… Паря… Пош-ш-шутил… Я…

Зек дёрнул рукой, видать, чувствовал, что хана ему, хотел приподняться, покалякать душевно, зацепиться за жизнь.

— Ч-ш-ш-ш, — Паша положил ладонь на плечо Круглого. — Тихо, тихо, дядя. Ты же мужик. Встретишь, как полагается.

Круглый закрыл глаза и дёрнулся. Издал нутром нечто похожее на всхлип и на рык одновременно. Заплакал. По носу его пробежала тонкая струйка, зацепилась за кончик, повисела и упала на стол.

Паша думал о чём угодно, только не о том, что будет, когда его завтра увидят в окровавленном ватнике. А потом хватятся пропавшего зека. Неважно, другого такого случая может и не представиться. А телогрейку и отстирать можно. «До утра высохнет, если на трубу от буржуйки накину», — подумал Пашка и положил руку на затылок Круглова. Шепча по памяти прабабкины заклинания, сделал неглубокий надрез по всей длине позвоночника. Круглов невнятно замычал и попытался снова приподнять руку. Паша ещё раз провёл ножом по заполненному кровью надрезу, теперь с усилием нажимая на рукоятку.

Дело оставалось за малым. Вынуть позвоночник, зажав его с двух сторон, чтобы ни одна капля спинномозговой жидкости не пропала. Разогреть воду, но так, чтобы она не закипела. Сцедить туда прозрачный ручеёк из трубчатого канала, дать отстояться и выпить. А позвоночник лучше всего закопать в землю. Правда, земля сейчас мёрзлая, на это уйдёт куча времени, а Завьялову нужно до подъёма попасть в барак…

— Круглов!

Старшина выдохнул в морозный воздух очередную фамилию и шмыгнул носом. Выругался. Над шеренгами поднимался пар; серая масса топталась, согревая ноги. Никакого Круглова не было ни видно, ни слышно.

— Круглов!

— Нет его, — кто-то подал голос.

Всем велели оставаться на холодке.

— А ну сложились все!

Первые ряды присели как подкошенные, за ними следующие. Кто-то из зеков дернул Завьялова за рукав.

— Да садись ты!

Павел сел на корточки.

— Бошки! Бошки!

Между рядами уже ходил конвойный, орудуя прикладом. Ткнул Пашке в плечо.

— Башку ниже! Ниже, сказал!

Первым делом обшмонали и перевернули всё в бараке. Потом хозблок, баню и кочегарку. Когда уже собирались осматривать периметр, со стройки прибежал запыхавшийся конвойный.

Перетёрли невдалеке. Было слышно, как начальник лагеря Коваленко орал на Осипчука. Начальник стройки плевался словами в ответ. Старостин пихнул Пашку локтем в бок, кивая в сторону начальства.

— Глянь, Завьялов. Чисто как псы. Только что не гавкают.