Вячеслав Ракитянский - Приют Одиннадцати

— Я был на передовой в Польше и во Франции, Фред. Всё работало, как отлаженный механизм. После того, как я попал на Восточный фронт, я больше не узнаю нашу армию. Это не война, это чёрт знает что! Когда представлю, что за плечами русских Сибирь, мне становится не по себе, лейтенант.

Фреду только предстояло познакомиться с неприятелем. Он слабо представлял себе, с чем ему придётся столкнуться на востоке. Но он не переставал думать о Хелен. Он был уже здорово пьян. Сказать ему или не стоит? Нет. Зачем? Это только его проблема и его боль.

— Вы знаете, а ведь он оказался прав. Мы действительно можем потерять зубы в этой самой России.

— Вы виделись с ним позже?

— О чём вы? Я его больше не встречал.

— А в Страсбурге?

— Нет.

— Что вы сделали с тетрадью?

Казалось, вопросы сыпались на него со всех сторон. Лист стал беспорядочно крутить головой. Перед глазами мелькали зелёный халат врача и лиловое платье Хелен… Или Элизабет.

— Вы встречались в конце войны?

Когда для Манфреда наступил конец войны? Он вспомнил "Приют одиннадцати", снежную бурю и Гроота. Пик Калицкого… Дальше не было ничего. Возможно, это и есть конец войны, конец всего.

— Говорю же, я его больше не видел.

— Где вы жили после войны? — услышал Лист следующий вопрос.

— Разве война закончилась?

— Франкфурт, — подсказал голос, и Манфред подхватил мысль, потянулся за ней. Казалось, она вот-вот ускользнёт. Он стал говорить быстро.

— Франкфурт-на-Майне, Берлинерштрассе. Дом не помню. Тринадцать ступеней до лифта. Квартира… Восемь, в торце. Я никогда не был в Грайнау.

— Что?

— Я не был в Грайнау! Никогда!

Манфред почти кричал.

— Тетрадь там, в Грайнау?

— Я не знаю.

— Вы кому-нибудь показывали записи доктора Хирта?

— Я не понимаю. Я не видел никаких записей.

— Как звали вашу вторую жену?

— У меня не было второй жены.

— Как звали вашу собаку?

— Вы шутите? Я терпеть не могу собак…

Манфред рассмеялся. Откуда-то извне он снова услышал голоса.

— Я ничего не понимаю. Он назвал адрес, но не может вспомнить ничего, что было после войны.

— Может, ввести ему дополнительную дозу?

— Не стоит. Он и так уже на пределе. Введите ему ноксирон.

Элизабет вошла в кабинет. Через панорамное окно бросила взгляд на мегаполис, раскинувшийся внизу, прямо под её ногами. Села за большой дубовый стол, включила монитор на стене и нажала кнопку селектора.

— Флетчер, зайдите ко мне.

Несколько минут доктор Джонсон просматривала видеозапись допроса, перематывала назад, снова смотрела, вслушиваясь в каждое слово.

В кабинет вошел Флетчер. Тот самый толстяк, похожий на врача. Вместо халата на нем теперь были серый костюм и галстук. Он бросил взгляд на экран, поморщился, утонул в мягком кресле. Какое-то время они изучали запись, наконец Элизабет нарушила молчание.

— Что вы об этом думаете?

— Думаю, он не врёт. Это невозможно чисто технически.

— Смешно говорить о технических возможностях, когда мы имеем дело с… Тем, с чем имеем.

— Мне кажется, зря мы всё это затеяли, — Флетчер неопределенно пожал плечами, — ведь сразу было понятно, что это не он. Вы же видели фото.

— А сигнал?

— Возможно, что передатчик попал к нему случайно.

— Не исключено. Но как вы объясните, что он знает адрес своего дома во Франкфурте?

— Вот тут я затрудняюсь ответить, Элизабет. Это логике не поддаётся.

— Тут вообще нет никакой логики, герр доктор. В одном я абсолютно уверена — если он знает адрес, значит, вспомнит и про тетрадь. Вы правы, это не Лист, но он прочно с ним связан. Каким образом, я пока не знаю, но почему-то уверена в этом.

— Если бы ваша мать была порасторопней тогда… В шестьдесят втором, то…

— Я не хочу больше это обсуждать, Флетчер, — в голосе Элизабет зазвучали стальные нотки, — тем более вы тогда тоже сплоховали, не так ли? Записи были практически у вас в руках.

— Просыпайся, ты уже пять часов дрыхнешь.

Манфреда теребили за плечи, он отмахнулся, подумал сначала, что сон. Чертыхнулся и неохотно открыл глаза.

Колючий голубоватый свет, который пробивался из-под полки, осветил часть комнаты и фигуру человека. Это был Завьялов. Лист поднялся, чтобы размять ноги, но тут же снова опустился на полку, Паша присел рядом.

Голова гудела, и во всём теле чувствовалась слабость. Рёбра, руки, ноги и внутренности выкручивало от боли.

Манфред нисколько не удивился, увидев Завьялова в комнате. Видимо, вся эта свора, включая Ракеша, работает на доктора Джонсон.

Манфред озвучил Паше эту свою последнюю мысль.

— Тщеславие и магия денег — две энергии, удерживающие этот мир от падения в хаос, — ответил Завьялов.

— Довольно цинично.

Паша только пожал плечами и, посмотрев себе под ноги, неожиданно сплюнул прямо на пол. Манфред поморщился. Это не его дом, и оставаться тут надолго он не собирался, но плевок вызвал у него чувство брезгливости. Паша испытующе и в то же время дружески посмотрел на Манфреда.

— Ты ничего им не сказал, — произнёс он скорее утвердительно.

Листу стало смешно. Какого дьявола его здесь держат? Что он может рассказать, если и сам толком ни черта не знает? Да если даже и знал, при таком раскладе он не сказал бы ни слова. Как только правда вскроется, его мгновенно отправят на тот свет. Как раз туда, откуда он появился.

Паша прервал его мысли.

— Тебя в покое не оставят, приятель. Не заговоришь сегодня, заставят завтра.

— Я ничего не знаю.

— Ну-ну.

Завьялов встал и прошёлся по комнате. Остановился напротив Манфреда. Казалось, он хочет что-то сказать, но размышляет, стоит говорить или нет. Наконец решается.

— Тетрадь в Альпах. На северной стороне Эйгера. Скажи им, что она в тайнике и что только ты сможешь туда добраться.

— Что? — Манфреду показалось, что он ослышался.

Павел кивнул многозначительно.

— Она там, ты уж мне поверь. Скажешь, что точно не помнишь, но найдёшь, когда окажешься на месте.

— А она точно там?

— Она там, чёрт бы тебя побрал!

— Хорошо, где искать?

— Возле Бивака смерти. Рядом с тем местом, где последний раз видели Зедльмайера. Ты должен помнить, это в тридцать пятом было.

Манфред кивнул.

— Там есть небольшая расщелина. Чуть правее выхода к рампе. Тетрадь там.

— Откуда ты знаешь?

— Это всё, что тебе необходимо знать. Скажу только, мне это дорогого стоило.

— Не понимаю.

— Тебе и не нужно ничего понимать. Сделай, как я говорю, и выберешься отсюда. И только от тебя будет зависеть, как скоро ты окажешься на свободе.

— Зачем тебе это?

— Просто хочу тебе помочь.

— С чего бы?

— Тебя убьют при любом раскладе — скажешь ты или нет. А я тебе уже говорил при нашей первой встрече и сейчас напомню: хочу, чтобы ты выбрался живым из этой задницы.