Всеволод Глуховцев - Пурпурный занавес

– А ты в это время убивал…

– Что делать, что делать!.. Каждому своё, как говорили древние. И кстати, в это время я уже не убивал, неправда ваша. Всех, кого надо, уже убил, ха-ха!.. За одним исключением. Когда ты сцепился с бандюками – это и в самом деле было опасно, форс-мажор. И кто тебя спас? Я, я сам!.. Правда, нарядился в дядюшку, но это уж так, прихоть гения, не взыщите-с. Я же тебя и в лес водил, на мертвяка взглянуть. А ты думал, дядя Миша? Нет-с, я-с!..

– Ты псих.

– Может быть! Очень может быть! Гений и помешательство… Но будь я нормальным, разве б были мы с тобой здесь! Ты и про себя не думай – ты сам себя видел, свой второй лик под маской… Ты и я, не забудь – мы суть одно и то же!

– А зачем ты тогда на меня напал?

– А вот уж извините, это не я, а ты на меня… Но тут, каюсь, была у меня мыслишка, провоцировал я тебя. Думал, что кончу раньше и один останусь. Но нет! Не судьба. Ты покрепче оказался, чем я думал, с чем и поздравляю. Даже горжусь! Крепко мы с тобой связаны, не развяжешь. Только тут! Только здесь! Здесь всё решится!..

Совсем перекосило образ супермена, задёргались губы, слюна брызнула наземь. Страшным усилием воли он совладал с безумием своим.

– Ладно! Ладно. Всё. Всё! Я спокоен. Как бы то ни было, а оба мы здесь, у Сердца. Смотри!

Он указал на зарево.

– Видишь?! Это Сердце Астрала! Вернее, вход в него – пурпурный занавес. Это мы с тобой, ты и я! Я, Колян, только я хочу заполучить Силу, а потом повернуть всё по-своему… Но!

При этих словах он поднял вверх палец и, выдержав эффект, сказал:

– Но вернуться оттуда, как ты понимаешь, сможет лишь один из нас!.. Я знаю, о чем ты сейчас подумал: мол, лишь с чистым сердцем пройдет беспрепятственно вошедший… ну и прочую чушь! Нет, братец, не в сердце дело – чистым оно может быть лишь у Создателя, да и то… хм, под вопросом. Так что только нечеловек сможет вернуться оттуда, да еще наделенный могуществом Бога.

Он глумливо поклонился:

– Вот и проверим, кто из нас получит главный приз, в чьей сущности заключена нечеловеческая монада. Позволь же, братишка, на правах старшинства – а я, да будет тебе известно, родился за десять лет до твоего появления на свет – позволь уж пойти первым. Если вернусь, то ты можешь прямо здесь удавиться, и ходить тебе будет уже без надобности – игра будет закончена не в твою пользу. А если вскорости я не появлюсь, то… что ж, стало быть, проиграл я, ну а ты тогда – Король Вселенной!

И он нарочито громко расхохотался. А отсмеявшись, сразу посерьезнел, глянул многозначительно.

– Перед тем как… – кивком указал на дверь и злорадно осклабился, – я там навел порядок. Подчистил за собой. Так что теперь и ты свободен от мелочной опеки. Никто тебя не тронет… Ну, прощай!

Он махнул рукой, круто развернулся и пошёл к двери. Секунда – и темную фигуру поглотило пламя.

Николай неотрывно глядел в сторону двери, за которой скрылся его новоявленный родич. Так вот на кого тот был похож – на дядю Мишу! И как он сразу не подметил сходства, а подметив – не догадался?.. Вот ведь как все повернулось – искал убийцу, врага, а обрел брата. Родственничка с руками по локоть в крови. Отступника, отщепенца, одержимого манией величия! Неужели Господь позволит ему стать вершителем судеб земных?! Неужели безумный фанатик станет всесильным и неуязвимым!..

Николай стоял и смотрел на дверь.

Время текло, ОТТУДА никто не появлялся. Николай понял, что и не появится. Зато явилась музыка – негромкая, печальная.

…Когда задержанный исчез, пришла такая тишина, что слышно было, как за окнами шелестит в соснах утренний ветер.

И в этом безмолвии заиграла странная, тягучая, неживая какая-то мелодия.

Играли чёртовы часы на столе.

Костя нагнулся над ними:

– Мать моя бабушка… – медленно вымолвил он. – Стрелка-то того… на тринадцать встала.

Он был единственный в комнате, кто двигался. Прочие стояли не то, чтобы не торопясь, а вроде даже и не дыша. Шоковая немота на лицах штурмовиков проступила, кажется, сквозь маски.

Миг! – и задержанный вновь возник в кресле.

Только теперь он не был задержанным.

– Н-ну?.. – издевательски вопросил он и показал всем свободные руки. – Поймали маньяка? А?! Пинкертоны, мать вашу!..

И на головы блюстителей обрушился матерный водопад.

Тётке в бигудях стало плохо.

– Господа, я пойду?.. – слабеющим языком проговорила она и опустилась на стул.

Царёв быстрее других пришёл в себя. Он был умный человек.

– Помогите женщине! – и к Николаю: – Что происходит?

– А то!.. – зло рявкнул тот. – Не того все это время пасли, не того искали. Настоящий-то маньяк в другом месте…

И детектив ему поверил – сразу, безоговорочно, все-таки чутье у него было развито.

– Где? – только и спросил он.

– В Караганде! – огрызнулся бывший подозреваемый, но тут же снизошел. – Адмиралтейская, четыре. Если хотите, едем. Прямо сейчас! Я с вами. Можете вновь наручники надеть!

– Да нет уж, не надо, – капитан усмехнулся. – А квартира?

– Точно не знаю, но найду.

– Угу… Он вооружён?

– Больше нет, – теперь усмехнулся Гордеев. – Вообще больше нет – его самого нет, слава Богу. Но там материалы, всякое такое.

– Ясно. Едем!

– Мужики!.. – заблажил вдруг Вася, дар речи вернулся к нему. – Мужики! Я говорил же вам, что это не он, не Колян! Не мог он, я ж его знаю! А вы мне не верили!..

И такая горькая, честная обида была в голосе пьянчужки, что Валентин смягчился.

– Ну, извини, брат. Оскорбили тебя в лучших чувствах… Извини. Ребята, едем. Живо! Гражданке этой помогите до квартиры дойти.

Костя засуетился:

– Так, гражданочка, идём, идём… Всё хорошо, всё кончилось, домой пора, баиньки…

Царёв обратился к Гордееву:

– По пути расскажете… – пошевелил пальцами, – подробности?

– Обязательно, – Николай кивнул.

– Э, – очнулся тенор. – А наручники мои?! Я за них расписался!

– Мои проблемы, – утешил его Валентин. – Как и ордер на арест, на обыск… Ну, пошли. Костя, готов?

– А то!

– Тогда вперёд.

– Мужики, мужики! – поспешно возник Вася. – Можно, я с вами? Интересно же!

– Интересно у бабы за нижнее место держаться, – возразил Костя, но Царёв махнул рукой:

– Ладно, поехали.

На улице погрузились: Валентин, Костя, Николай и Вася в старенькую бежевую «Шестёрку», а собровцы – в микроавтобус «Соболь».

– Куда едем? – спросил Костя, он был за рулём.

– На Адмиралтейскую.

– Ух ты! – удивился опер. – Не ближний свет, – и завёл мотор.

– Так я слушаю, – напомнил Царёв.

– А я и рассказываю…

До Адмиралтейской улицы и, правда, не близкий путь. Николай сосредоточился, заговорил – и изложил всё абсолютно точно, ясно, даже где-то и образно, будто помимо прочих талантов в нём проснулся и дар художественного слова. Только об Иване и его гибели он умолчал.