Лада Лузина - Мой труп

Вот факты. Ровно тринадцать. Я угрюмо смотрела на них. Они не говорили мне правды. Все пункты можно было объяснить так и иначе. За исключеньем всего одного - кольца в чертовой пепельнице.

Чего Андрею, балаболке и бабнику бросать в пепел купленное мне в подкуп кольцо со словами: «У нас с ней все кончено»? Только потому что я ушла спать раньше обычного, забыв про его SMS, и он не успел уточнить: «Так я поживу у тебя?» Он мог позвонить и сказать это - завтра, послезавтра, он мог появиться на пороге с чемоданом в руках и услышать все то же «Да».

Конечно, достоверность реплики «У нас с ней все кончено» - спорна. Андрей мог сказать «все кончено», «кончено» или «конец». А Женя вновь понял по-своему, ассоциативно связав кольцо с предложением, а избавленье от оного - с нашим разрывом. У нас в театральном это именовалось «страдать лобовой логикой». «Хороший парень» страдал ею по полной. Он наговорил мне много недостоверной муры. («Он решил остаться с тобой». «Ты говорила, что любишь его!»)

Бесспорно одно - кольцо оказалось в пепельнице. Андрей выбросил его. Почему?!

Я тужилась, пытаясь родить альтернативную версию. Достать кольцо из кармана, сказать «конец», швырнуть в мусор - это Событие. У него должна быть причина - предыстория.

Я закрыла глаза, стараясь представить… Вот сцена. Инна стоит у двери, Андрей и Женя на кухне.

Но вместо этого увидела ночное декабрьское утро, себя саму, лежащую в постели, с телефоном у уха, с сомненьем глядящую сквозь щели не раздирающихся глаз. Андрей позвонил в семь утра - слишком рано:

«Привет! А ты знаешь, что я люблю тебя?»

Я не распознала голос - я подумала, что это Костя:

«Я тоже люблю тебя. Здравствуй, мужчина всей моей жизни!»

Он так обрадовался, что я сразу поняла: это не Костя.

«Ты слышишь? Это я подпрыгнул от радости! Ты тоже любишь меня?»

Так обрадовался, что мне было неудобно сказать: я произнесла «люблю» по ошибке.

И я сказала: «Конечно, люблю…»

«Ты говорила, что любишь его!»

Тоже правда. И тоже неправда.

«Люблю» ничем не отличалось для меня от всех прочих слов. Все в театре были «любимыми» и «дорогими». Все мы признавались друг другу в любви, целовались взасос и танцевали танго-стриптиз - под настроение.

Я подумала - у Андрея бравурное настроение… и забыла. Не придала никакого значения. Неважный, несмешной эпизод.

Но если для Андрея это имело значение? И он не забыл?

Гамартия!

Фатальная ошибка.

Слишком логичная получалась последовательность…

Андрей любит меня. Он знает, я отношусь к нему несерьезно. Я и к себе отношусь несерьезно. Но все складывается. Я устала от своей спорной жизни. За весь год я спала только с ним - у меня нет никого, кроме него! Я говорю, что люблю его, - по ошибке! Но он не знает об этом…

И театр их едет сюда на гастроли, и работу предложили, и он на взлете. Он покупает нам кольца в Лавре (потому что я всегда хотела купить кольцо именно там!). Он злобно осаждает Арину. Он не понимает ее поступка - она, моя подруга, предательски пытается подцепить его («В вашем предательски почтенном возрасте…»). Он пишет мне: «Не отдавай меня никому!»

А я валяюсь на диване с Доброхотовым и ухожу, заперев дверь изнутри. Плевала я на его «не отдавай никому», плевала я на него…

«У нас с ней все кончено!»

Он провожает обиженную на меня Инну, он объясняет ей - «я давно на грани». Я на грани - как можно на меня обижаться? Он снова стучит ко мне. Нет ответа. Он говорит обо мне с Костей - моим лучшим другом - о серьезности своих намерений. («Если она выйдет замуж…»)

А где-то в районе просмотра телесюжета Доброхотов сообщает ему, что его «любимую девушку» можно исчерпывающе охарактеризовать расхожим словом на «б», а ее жизнь - попыткой заполнить пустоту внутри. Разговор происходит на кухне. Андрей в исступлении сметает банки…

Что Доброхотов мог сказать ему?

Все, что угодно, включая то, чего не было.

О том, чего не было, водевильные злодеи рассказывают убедительней и живописнее всего. Сказав это, он бы почти не солгал. Если бы Сашик и Оля не ждали нас у входа в метро - у нас было бы все.

«Да я ее…», «Ну она и горячая…», «Я и не знал, что она у тебя такие штучки умеет», «Знаешь, в метро есть туалет, мы прямо там…», «Ты для нее - только тапочки», «А ты ей колечко купил…»

«Вот когда я умру, она меня полюбит!»

Подобная мысль приходила к Андрею и раньше. И самое страшное, что это была верная мысль!

Зал затаил дыхание.

Я слышала, как в напряженной тишине карандаши со стуком падали на пол - и каждое падение было оправданно. Почему ж Константин Станиславский во мне упрямо орал: «Не верю! Андрей не мог покончить с собой! Не мог любить меня!»

Потому что все, что я знала о нем, противоречило этому? Но я ничего, ничего не знала о нем! Потому что неодушевленные вещи не кончают с собой? Любить и умирать от несчастной любви способны только такие высокоразвитые субъекты, как я!

Любовь зла. Можно полюбить и меня.

Возможно, это случилось не сразу - где-то между рассказами о девках и Жаном Ануем. Возможно, он не сразу осознал это - где-то между Жаном Ануем и «а давай поженимся по приколу». И не знал, как сказать. Или знал: заманить меня в ЗАГС с безвестным актером можно лишь так - по приколу…

Но он стал известным!

Это все меняло. Предлагаемые обстоятельства все меняли. Одно дело, когда «я люблю» говорят на пляже, другое - в тюрьме, третье - за час до расстрела. Одно дело, когда отмечать твой дурацкий юбилей презерватива бежит не слишком успешный артист не слишком известного театра, и совсем иное, когда…

«Фильм скоро выходит».

«О нем сейчас все говорят».

«Мы б дали его на обложку!»

Андрей должен был впасть в законную звездянку, готовить пробор на обложки, а не мчаться к слепоглухонемой идиотке, занятой сугубо собой и своим самоубийством.

Я выхватила телефон и набрала номер Игнатия. Внезапно мне захотелось закричать на него: «Это вы виноваты! Вы говорили, никогда не влюбляйтесь в актеров. Если б не вы, все могло быть иначе…»

Я знала, что услышу в ответ:

«Номер не существует…»

У меня сжалось сердце - замерло, как испуганный зверь, прижавшийся к земле в тщетной надежде, что это спасет его от смерти.

А вдруг номера нет, потому что его нет? Совсем… Больше нет!

Когда я в последний раз слышала что-то про Игнатия? Сколько ему сейчас лет? Под шестьдесят. Господи… нет. Могло что-то…

Нет! Невозможно!

Я вцепилась в «невозможно» обеими руками и попыталась натянуть его на себя, как одеяло, чтоб меня перестало знобить от непонимания.

Телефоны постоянно меняют. Игнатий Валерьевич не мог умереть. С ним ничего не могло случиться… иначе я никогда… никогда не прощу себе…