Дарья Зарубина - Носферату

— Может быть. — Я попытался поднять руку, но все силы, видимо, ушли на то, чтобы уболтать врача и доковылять до машины. — Слушай, раскури сигаретку, а?

Юлий пробормотал что-то про галерное рабство и настоящую мужскую дружбу, но все же через минуту протянул мне зажженную сигарету. Заметив, что я даже не сделал попытки ее взять, небрежно вложил ее мне в рот. Уже через пару затяжек я почувствовал себя живым и способным думать. Но подумать мне не позволили.

Юл протянул руку, чтобы повернуть ключ в замке зажигания, и в этот момент в моем окне появилась рука в белоснежной перчатке.

— Шатов, уедешь — и я тебя посажу, — громко и возбужденно пригрозила Анна, стуча в стекло.

Юлий вопросительно посмотрел на меня. Я приоткрыл дверцу. На меня глянули совершенно сумасшедшие серые глаза следовательницы.

— О, уважаемые органы! Анна Моисеевна! Прыгайте к собаке на заднее сиденье.

Она не оценила моего юмора, но все же приняла приглашение. Экзи, лохматый и суровый, неприветливо зарычал, от чего стало заметно, что в зубах у него зажат изгрызенный окурок.

— Вы и правда думали, что сможете улизнуть, не рассказав мне о том, что заметили на месте гобеленов Суо? — Анна нетерпеливо хлопнула по карману, но, видимо, там не оказалось того, что она искала. Я предложил ей через плечо пачку, дама потянулась за сигаретой, но отдернула руку. Экзи выплюнул окурок ей на юбку.

— Да ладно, кури сам, — благодарно произнесла следовательница, уже более благосклонно посмотрев на собаку. — Вы не представите вашего друга?

— Это Экзи, пес моего дяди, Брута Шатова, — произнес я и только потом понял, что Анна спрашивала про Юлия. Юл, естественно, немедленно обиделся. — А за рулем — мой друг и помощник Юлий.

— Просто Юлий? — переспросила Анна, всматриваясь в его юное личико, на котором поперек лба красовалась длинная царапина. — Это он? Ваш помощник, который… как тот, что квартиру разнес?

— Да, я андроид, — раздраженно подтвердил Юл, избавив Анну от необходимости выбирать слова. — Надо же, Шатов, — обернулся он ко мне, — в первый раз ты мне не набрехал, и я все равно повелся.

— Да я всегда говорю только правду, — заверил я с самым искренним видом. Юл хмыкнул, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, чтобы рассмотреть даму, перед которой я так рисуюсь. По его чуть затуманившимся глазам я догадался, что он вышел в сеть и теперь шерстит публикации, посвященные Анне, — собирает информацию.

— Отличный повод измерить вашу страсть к правде, Шатов, — ухватилась за последнюю фразу Анна Моисеевна. — Что вы знаете о гобеленах? Сотрудничайте, Носферату Александрович. Я не стану спрашивать, зачем вы приходили к Штоффе. И не потому, что мне неинтересно. Просто когда вы затолкали меня в «Скорую», мне позвонил один очень серьезный человек и попросил… быть с вами повежливее, так как вы помогаете следствию по важному делу. Я привыкла слушаться советов таких людей, как он, и буду вежливой. Поэтому предельно вежливо прошу — помогите и мне в моем деле. Гобелены Суо — вот что меня интересует, поэтому я не отцеплюсь от вас, Шатов, пока не узнаю всего, что вам о них известно.

Я знаком велел Юлию ехать. Анна терпеливо ждала, пока я раскурю вторую сигарету. Передо мной открывался сразу ряд заманчивых перспектив. Влезть одновременно в несколько интересных и секретных дел, в благодарность за помощь и информацию вытямжить у органов право на кое-какой эксклюзивчик, а главное — в течение всего «сотрудничества со следствием» находиться в непосредственной близости от следователя по делам о преступлениях в области искусства Анны Моисеевны Берг. Но я прекрасно знал, что ей ничего не стоит вытянуть из меня сведения, даже не пообещав ничего взамен, и я останусь лишь с моим длинным носом и очередной подпиской о неразглашении.

— Вы правы, я кое-что знаю о риммианских гобеленах… — согласился я, решив, что игра стоит свеч. — Я буду говорить, а вы меня поправляйте. — Она кивнула. — Эти гобелены — скорее скульптура. Мастер берет кусок риммианского руанита…

— Роанита, — не удержавшись, заметила Анна, и я с радостью констатировал, что она приходит в себя.

— Так вот, мастер впадает в транс, погружает руки в материал и вылепляет гобелен. Как только к мастеру возвращается сознание, материал затвердевает и приобретает структуру, очень сходную со структурой плотной ткани. Кроме того, насколько я знаю, риммианский роанит и горит так же, как гобелен.

Анна молча кивнула, ожидая развязки.

— Поэтому я и утверждаю, что гобеленов Суо в кабинете Отто Штоффе не было. То, что висело у него на стенах, не сгорело, а превратилось в маленькие черные камешки, приблизительно похожие на этот.

Я вынул из-за пазухи мешочек, вытряхнул на ладонь саломарский камень и протянул между передними креслами, чтобы моя собеседница могла рассмотреть его.

— В такие камешки? Откуда он у тебя? — Анна впилась глазами в талисман мертвого дипломата.

— Оттуда. Где взял, там больше нет. — Я чувствовал себя хозяином положения. У меня в руках оставалась единственная ниточка расследования Анны, и я почувствовал, что, потянув за эту ниточку, я могу сделать первый уверенный шаг в жизнь следователя Берг, женщины, которая мне необходима.

— Отдашь на денек в лабораторию? — Анна погладила камень кончиками пальцев, и я почувствовал, как по моей руке разлилось тепло.

— Предлагаю шантаж. — Я поцеловал ее пальцы и, поймав ее ладонь левой рукой, правой сунул камешек обратно в мешочек. — Сегодня мы ужинаем вместе, и, возможно, завтра я и мой камень с утра поступим в твое безграничное распоряжение.

Я пожалел, что не могу перебраться на заднее сиденье. Все пространство рядом с Анной занимала корзинка Экзи. Анна улыбнулась и отняла руку.

— А можно только камень, без владельца?

— Нет, отныне мы неразделимы, — парировал я.

Кажется, я выбрал верный путь. Сердце моей дамы надо брать только штурмом. Прекрасная Анна явно неравнодушна к наглецам, а если так — я тот, кто ей нужен.

Но все было слишком хорошо, чтобы продолжаться вечно. В кармане заверещал мобильник. Моя собеседница мгновенно пришла в себя. Раковина захлопнулась, а жемчужина осталась внутри.

Я поднес трубку к уху.

— Шатов, — заревел Михалыч, — где ты, ленивая скотина?

— В «Скорой», — спокойно соврал я. В конце концов, если бы не мое красноречие, я сейчас был бы именно там.

— Это хорошо, что ты уже в «Скорой», — орал мой начальник, — не придется вызывать, когда я до тебя доберусь! Скажи мне, почему все газеты уже сляпали экстренные выпуски об убийстве саломарца, на каждой странице я нахожу твои фамилию и имя, а у меня на столе до сих пор нет отчета о происшедшем? Не стану слушать оправданий — завтра чтоб была статья, причем такая, какую не выдавить из себя всем журналистам города, вместе взятым, иначе я за себя не отвечаю, Носферату…