Евгений Константинов - Хобби Сереги Костикова

– Достоверные, говоришь? – поскреб подбородок Клюев.

– Я, Борисыч, в своих снах словно бы еще одну жизнь проживаю. Вернее, несколько жизней…

– А почему ты говоришь об этом с такой неприкрытой радостью?

– Да потому что интересно эти сны смотреть. Пусть даже меня в них убивают. Вернее, пытаются убить, ведь всякий раз, в самый последний момент, когда моя гибель кажется неминуемой, я заставляю себя проснуться.

– Хм, интересно… Получается, во сне ты сознаешь, что спишь?

– Осознание приходит в самый критический момент. Ну, типа, падаю я в пропасть, и сам себе говорю, мол, не должен я разбиться, мол, все это всего лишь во сне происходит.

– А если во сне что-то непонятное происходит?

– Тем более прикольно – узнать, что дальше будет. Только…

– Только?

– Обычно на самом-самом интересном месте сон как раз обрывается. Особенно обидно, если что-нибудь эротическое снится.

– Вот-вот, – ухмыльнулся Клюев. – Мне тоже сегодня приснилось это самое, эротическое…

– О, Борисыч! Ты сколько лет женат? Неужели наяву женских ласк не хватает?

– Хватает, конечно! А по поводу снов… Так это ты, Шуба во всем виноват. Ты – со своими пластилиновыми фантазиями.

– Здрасте, в поле не ходи! Можно подумать, я…

– Знаешь, что мне сегодня полночи снилось? – перебил Клюев, и сам же ответил. – Твоя «Лыжная прогулочка», вот что.

– Прикольно! И кто же, так сказать, был в главных ролях?

– Я лично и был в главной роли. А девчонку не узнал. Ты кого себе представлял во время ее лепки?

– Никого конкретно. Просто абстрактная лыжница. Так вы с ней…

– Да! Да, мы с ней, – Серега подумал, что сейчас Борисыч начнет кричать, но тот наоборот понизил голос. – В моем сне мы с ней точно такие же, как в пластилиновой композиции: я в милицейской форме, она – в очках, ярко-красной шапочке, рукавицах и на лыжах… Только мы не по снежку на зимней поляне катимся, а торчим посередине ровненького такого газона с коротко подстриженной зеленой травкой.

Клюев замолчал, кажется, собираясь с мыслями. Серега тоже не находил слов, хотя, конечно же, догадался, что газон, про который говорил капитан, вернее, маленькое футбольное поле, был вылеплен им менее суток тому назад.

– И главное в этом самом сне… – наконец, продолжил Клюев, – я очень переживаю и беспокоюсь совсем не о том, что изменяю любимой жене, которой, кстати, в реальной жизни ни разу не изменял. Больше всего меня волнует, куда же вдруг подевалась зимняя поляна, и хорошо ли смазаны лыжи, чтобы на них еще и по траве бегать?

– Оригинально, – сглотнул Серега.

– Хочешь выпить? – отреагировал капитан. – У меня есть. Или тебе нельзя?

– Я сегодня на вечернем маршруте сборщиком бегаю, – развел руками. – Чем сон-то закончился?

– В том-то и дело, что он только начинался и почти сразу обрывался. Как констатация факта, что вот такая со мной приключилась ситуёвина, а чем все закончится – сам думай. И так – раз за разом, раз за разом.

– Чувства какие-нибудь при этом испытывал, Борисыч?

– Чувство стыда, – немного подумав, ответил тот. – И еще… чувство беспомощности. Они – чувства на меня словно волной накатывали. И сразу очень жарко становилось.

– А к девушке, какие чувства испытывал?

– Абсолютно никаких!

– Но вы вроде как… совокуплялись? – продолжал допытываться Серега.

– Совокуплялись, – не стал отрицать Борисыч. – Только при этом она была для меня будто бы и не человеком вовсе, а… куклой.

– Куклой? Резиновой?

– Скорее… пластилиновой. Да что ты меня допрашиваешь?! – встрепенулся капитан.

– Ничего я не допрашиваю. Сам про сны заговорил и сам же теперь недоволен.

– Я лучше выпью, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал капитан. Извлек из нижнего ящика своего стола фляжку коньяка, вмиг свинтил крышку и приложился к горлышку.

– Твой вечерний маршрут – твое личное дело. А у нашего командира сегодня юбилей, скоро отмечать начнем.

– Собственно, ради этого я к тебе и приперся, – в руках у Сереги появилась небольшая прозрачная коробочка. – Но после твоего рассказа засомневался, стоит ли показывать пластилинового подполковника Заводнова, – вдруг он тоже начнет в сновидениях являться…

– Слепил?! Ух, ты! Великолепно! – глаза Клюева заблестели, возможно, потому что выпил, не закусывая, или и в самом деле так понравилась новая поделка скульптора, которую тот выставил на стол.

– Как живой Завод наш! Ребята просто обалдеют!

– Я тут еще кое-что слепил, – Серега протянул Борисычу ладонь, на которой лежал миниатюрный рюкзачок с торчащим из бокового кармана горлышком бутылки. – Можно добавить к композиции. Если только твой начальник не обидится, что это как бы намек на алкоголизм.

– Какой там обидится! Наш Завод выезд на рыбалку и вообще на природу без бутылки, даже без двух или трех, считает никчемнейшим препровождением времени! Завод может закрыть глаза на пьянство во время службы, но если на природе в его компании пусть даже язвенник-трезвенник не позволит себе опрокинуть хотя бы стопочку, – все, считай он в списке неполноценных работников, со всеми вытекающими.

– Хороший у вас начальник, – сказал Серега, прикрепляя пластилиновый рюкзачок рядом с пластилиновым подполковником-рыболовом…

Прежде чем отправиться на очередной маршрут инкассатор-сборщик занимался подбором порожних сумок. Все сумки – из плотного брезента, со специальным металлическим замком-застежкой, были пронумерованы и хранились в сумочной комнате, в которой хозяйствовал самый пожилой из всех работников банка дядя Миша Хлепатурин. В обязанность дяди Миши входило, проверять сумки на их целостность (если в брезенте обнаруживалась даже маленькая дырочка, сумка считалось бракованной) и складывать по стопкам – отдельным для каждого маршрута. Сборщику же предстояло, сверяясь с явочными карточками каждой инкассируемой организации, распределить сумки по очередности, согласно которой планировалась работа маршрута.

Для всех без исключения маршрутов понедельник в плане объема работы считался самым напряженным днем, только на подборку сумок даже опытный инкассатор тратил не менее четверти часа. Серегу Костикова отвлек от этого занятия Боярин.

– Ну, Шуба, проспорил нам Краснов пузырь?

– Ты о чем, напарник? – не понял Серега.

– Спрашиваю, с кого пузырь, с меня или с Краснова?

– Боярин, собьюсь из-за тебя. Отвали…

– Другими словами, – даже и не подумал «отваливать» помрачневший напарник, – пузырь я проспорил. Проще говоря, – не произошло у тебя с корейкой кувыркнадзе?

– Тебя так важно это знать?

– А тебе так сложно ответить? Погоди-ка! Чего это у тебя на шее? Засос? Точно, засос. Выходит, произошло? Произошло с кореечкой?