Игорь Поляков - Доктор Ахтин

Нажав на кнопку отбоя, он самодовольно спросил напарника, сидящего за рулем:

— Ну, что, Коля, справимся всемером с Парашистаем?

— Иван Викторович, какой разговор!

— Вот, а Мария Давидовна сомневается в этом. Кстати, давай тихо подъедем к его дому. Выключи мигалку.

Иван Викторович посмотрел назад, — ехавшая в уазике сразу за ними группа быстрого реагирования последовала их примеру.

Въехав во двор пятиэтажки, они оставили машины у первого подъезда.

— Значит, так, ребята, — сказал негромко Вилентьев собравшимся вокруг него людям форме, — он живет один на первом этаже в квартире номер двадцать два, вот те три окна выходят на эту сторону, и одно окно — на той стороне дома. Не думаю, что у него есть огнестрельное оружие, но ножом он пользоваться умеет, поэтому будьте внимательны и не подпускайте его к себе близко. Желательно взять его живым. Я думаю, двое должны остаться под окнами, а остальные — за мной.

Командир спецназа скомандовал, и двое бойцов побежали — один под дом, другой — за дом.

Вилентьев быстро пошел к третьему подъезду. В сумерках наступающего вечера, когда фонари еще не зажгли, они были похожи на привидения. Странные создания безумного мира.

Им повезло — железная дверь в подъезд открылась перед ними. Женщина с маленькой собачкой испуганно шарахнулась в сторону, пропуская вооруженную группу внутрь.

— Тихо, — предупредил её Вилентьев, — милиция.

Спецназовцы заняли свои места у нужной двери и замерли. Коля, вытащив пистолет из кобуры, выжидательно посмотрел на Вилентьева.

Иван Викторович подошел к двери, на которой были приклеены две одинаковые цифры, и громко постучал.

К его удивлению, дверь от стука задрожала так, что стало понятно, что она не закрыта. Иван Викторович ощутил нехорошее предчувствие — или Парашистай, кем-то предупрежденный, уже оставил это место, или он их ждет. Где-то в глубине его сознания Вилентьев подумал, что лучше бы в квартире никого не было, потому что он прекрасно знал, что предупрежденный — вооружен. Но отступить было невозможно.

Иван Викторович потянул дверь на себя и показал глазами спецназовцу слева от себя — вперед.

Боец бросился в квартиру, за ним последовал командир и еще один спецназовец.

— Давай, Коля, — сказал Иван Викторович, — я за тобой.

Но, когда надо было шагнуть внутрь, ноги не послушались его. Капитан Вилентьев стоял на пороге квартиры номер двадцать два и вглядывался в темноту квартиры.

Сначала кто-то чертыхнулся, блеснул луч фонаря, затем послышался вскрик и грохот падающего тела. Луч от фонаря метнулся в сторону, и ударила короткая очередь. Когда Вилентьев услышал крик в квартире, он смог заставить свои ноги сделать шаг.

Держа в вытянутой руке пистолет, он вошел в квартиру и остановился. На ощупь, он попытался найти выключатель, чтобы зажечь свет, но, найдя его, несколько раз безрезультатно щелкнул. Темнота в квартире была кромешной и, главное, — он услышал в наступившей тишине стоны.

Иван Викторович подумал о том, что надо идти вперед к раненым, что он должен что-то делать, но не мог сдвинуться с места. И только когда он услышал звук выстрела, раздавшийся вне квартиры, он пошел вперед.

Мария Давидовна, положив трубку, вздохнула. Она предполагала, что все закончится именно так, но — хотелось, чтобы произошло чудо, и она ошиблась. Ей подсознательно хотелось, чтобы Михаил Борисович и Парашистай были разными людьми. Доктор ей нравился, и — если уж быть до конца честной перед собой — она примерно с полгода назад уже начинала строить долгосрочные планы в отношении Михаила Борисовича.

Её наивная мечта растворилась, как сигаретный дым.

Она потянула руку к телефонной трубке. Она даже взяла её и протянула указательный палец к кнопкам. Но в последний момент опомнилась, — он серийный убийца, маньяк, и она уже совершила преступление, скрыв от следствия то, что знала.

Мария Давидовна положила трубку на место. Села в кресло и задумалась.

С другой стороны, он спас ей жизнь. Два дня назад она сходила на маммографию, и на снимках ничего не было. Она помнила, что сказал доктор-рентгенолог:

— Типичные возрастные изменения, хотя справа они более выраженные. Тяжистость такая, словно в этом месте была операция. У вас, Мария Давидовна, никаких операций на правой молочной железе не было?

Она ответила, что нет, ничего не было. Доктор, пожав плечами, сказал, что, значит, это возрастная норма.

Мария Давидовна вспомнила, как она проснулась утром после той ночи. Голова раскалывалась, тело горело от лихорадки, во рту было так противно, что её чуть не вырвало. Она еле дошла до ванны и умылась.

И только тогда вспомнила, что случилось ночью.

Она, скинув халат, смотрела в зеркало на свою грудь, и слезы текли по её лицу. От слабости и боли. От счастья и неуверенности. От того, что видели её глаза, и знало сердце.

В зеркале еще не было значительных улучшений — правая молочная железа все еще была больше левой, кожа над соском не изменилась, но она знала, что опухоли больше нет. Левой рукой она проверила правую подмышечную область и разрыдалась в голос.

Шишки там нет.

В тот день она лежала дома с высокой температурой, пила аспирин и счастливо улыбалась. Кем бы ни был Михаил Борисович Ахтин, он совершил чудо. И неважно, как он это сделал, — она ему благодарна, не задумываясь о природе его дара.

Мария Давидовна снова протянула руку к телефону, твердо решив, что она обязана предупредить своего спасителя. Но — телефон зазвонил раньше, чем она успела его взять.

— Алло, — сказала она в трубку осторожно.

На том конце молчали, — только еле слышное человеческое дыхание.

— Михаил Борисович?

Так и не услышав ничего, Мария Давидовна сказала:

— Спасибо, Михаил Борисович, за все, что вы сделали для меня. Я хотела сказать, — она замерла, вслушиваясь в телефонную тишину, и затем решительно закончила, — что они едут к вам. Мне бы не хотелось терять вас, пожалуйста, Михаил Борисович, не сопротивляйтесь.

На том конце трубки послышался звук, словно кто-то хмыкнул, и тишина сменилась короткими гудками.

Мария Давидовна задумчиво посмотрела на трубку и положила её на место.

Она ничего не могла изменить.

Я стою у стены, которую сам построил, отгородив от внешнего мира Богиню. Я говорю о том, что неизбежное должно случиться. Как бы я не оттягивал, это произойдет.

Я говорю в пространство квартиры: