Евгений Филенко - Энигмастер Мария Тимофеева

По мере того, как Маша овладевала эмоциями, к ней возвращалось и критическое восприятие реальности.

Годзилла был плодом вымысла, кинематографическим монстром, что олицетворял собой неизжитую боль от ядерных бомбардировок и страх перед их повторением. Годзилла никогда не существовал в природе, да и не мог бы существовать по целому ряду причин, одна из которых заключалась в том, что живую тушу размером с небоскреб раздавил бы собственный вес.

«Неужели не Годзилла? – мысленно огорчилась Маша. – Какая жалость! Это было бы лучше всякого цунами…»

Тогда что же?

Она вспомнила о профессоре Танака. Его научный интерес был последней живой ниточкой, что в обход банального природного катаклизма вела к гигантскому чудовищу из старого кино.

Маша глянула на часы: времени было еще навалом. За сто десять спокойных минут ей предстояло найти в Глобале сведения о профессоре Танака и его трудах. И по возможности извлечь из них что-нибудь полезное.

Поиск начался с неприятного сюрприза. То есть, ученых с фамилией и даже именем Танака она нашла несколько тысяч, но никто из них не был криптозоологом. И не выглядел вожаком бандитской шайки.

Маша вдруг вспомнила: «профессор Танака» – такой был псевдоним у актера, игравшего упитанных злодеев-азиатов в классических боевиках. Поскольку у нее не было оснований отказывать современному тезке актера в специфическом чувстве юмора, Маша решила подойти к поискам более творчески. Криптозоолоогия – довольно экзотическая наука в эпоху, когда снежный человек находится под защитой природоохранных ведомств, морской змей плещется в гонконгском океанариуме, а посмотреть на конгозавра в природной среде на озере Теле организуются экскурсионные туры. Следовательно, по-настоящему увлеченными, а главное, фундаментальными исследователями в этой области могут быть единицы.

«Единиц», впрочем, тоже набралось не на одну сотню. Маша с любопытством вглядывалась в лица этих странных людей, словно бы освещенные изнутри огоньком фанатизма. Кем же еще можно быть, чтобы искать то, что давно уже найдено, и радоваться обнаружению в добром здравии какого-нибудь гигантского геккона, на самом деле – не слишком крупной, но крайне скрытной ящерки, что считалась вымершей вот уже несколько сотен лет?!

Впрочем, круглая физиономия Дзюнъити Хисамацу, доктора биологии из университета Тохоку, даже в таком странноватом обществе сохраняла свирепое выражение. Маша не завидовала его студентам. Она только не поняла, зачем ему скрывать свое подлинное имя под псевдонимом, если в Глобале так просто докопаться до истины. Возможно, здесь была замешана еще какая-нибудь местная традиция. Например, для каждого рода деятельности – свой псевдоним. А для семейного, к примеру, круга – настоящее имя. Но возникал вопрос, что было для Хисамацу-сэнсэя семьей – уж не синдикат ли Кодзима! Тоже интересно, но могло подождать…

У профессора Хисамацу отыскалось три больших монографии, а также не менее полусотни статей, и все на японском языке. Маша уже начинала жалеть, что так легкомысленно отнеслась к расширению своих лингвистических познаний. Встроенный переводчик как умел справлялся со своими обязанностями, но иногда плоды его трудов были поливариантны и взаимоисключающи, как то: «давно вымер (вар.: недавно вымер)… пятнистый императорский кот (вар.: полосатая самурайская собака)». Да и перлов хватало.

Маше все сильнее казалось, что она громоздит глупость на глупость, что ищет в прекрасно освещенной комнате большую черную кошку, которая даже и не думает прятаться. Сидит, вылизывает лапу и поглядывает на Машины потуги с общеизвестной кошачьей иронией.

Только она совсем не черная. А перламутровая.

Кто-нибудь встречал в природе перламутровых кошек?

Переводчик как раз споткнулся на очередном заголовке, мучительно выбирая между «жемчужный» и «перламутровый». Все потому, что ему нужно было как-то пристегнуть этот эпитет к существительному «гора».

Маша со вздохом пресекла его страдания и прочла что получилось. «Жемчужный Утес в мифологическом дискурсе эпических повествований малых островов Родины Солнца на примере «Кайдзю-моногатари» и ряда несистематизированных источников». Хотелось верить, что Хисамацу-сэнсэй хотя бы сам понимал, о чем его исследование. Или переводчик умничал, что тоже не исключалось.

Маша по диагонали пробежала взглядом небольшую в сравнении с монографиями статью, не обращая внимания на переводческие ляпы. Задержалась на таблицах в приложениях. Нахмурив брови, вернулась к статье. Снова обратилась к приложениям: теперь ее заинтересовал текст собственно «Кайдзю-моногатари». Со старояпонским переводчик обошелся особенно вольно, хорошо хоть от себя ничего не вписал. «Интере-е-е-есно…» – напевала Маша, позабыв обо всем на свете. «Кайдзю-моногатари», иначе – «Повесть о чудовище», по размерам не превышала школьного изложения на тему «Как я провел каникулы». В ней высоким штилем излагалось приключение некого рыбака, заброшенного страшной бурей на остров Хагэхати (этот топоним переводчик счел за благо перевести как «Мертвая голова», но, словно бы устыдившись собственного полета фантазии, сделал уточнение: «Лысый череп»). От пережитого ужаса и страданий рыбак, которого звали Ватасиваэби, изрядно повредился рассудком. Когда буря утихла и рыбака сняли с каменистого, напрочь лишенного растительности клочка суши (один ри в длину, а в ширину и половины того нет), он понес какую-то болезненную чушь. Будто бы в самый разгар стихии пучина разверзлась и на остров ступило чудовище по имени Жемчужный («Перламутровый!» – не изменил себе переводчик, задержавшись на слове « синдзю ») Утес в рассуждении отправить его на дно морское, благо размеры позволяли. Почему Жемчужный, автор не объяснял, но это было вполне в мифологической традиции: просто давать вещам имена, о смысле которых читателю оставалось лишь гадать, а не догадаешься, так сам дурак и получаешься… Уж совсем было занесло чудовище ногу с тем, чтобы топнуть сколько есть силы (вариант от переводчика: «Со всей дури!»), как рыбак, справедливо решив, что терять ему нечего, выпрямился во весь свой жалкий рост и обратился к нежданному гостю с речью. «Привет тебе, моя ослепительная погибель! – возгласил он. – Не ведал я, недостойный, что паду столь прекрасной смертью, но сердце мое разрывается от скорбной мысли о том, что не узнают родные и друзья, какой превосходный выпал мне жребий на склоне жизни!..» Ну, и, как водится, на лету сложил хайку:

После такого демарша Жемчужный Утес замер, охваченный состраданием. А затем заговорил с несчастным Ватасиваэби человеческим языком, но разум у того окончательно померк, и он не помнил ни слова из сказанного. Чудовище же, удовлетворив дефицит общения, изрыгнуло в небеса фонтаны огня и осторожно, чтобы не расколоть сушу на кусочки, станцевало народный танец «Окаёси-ко». После чего без особой спешки пересекло остров и под раскаты грома и сверкание молний, что били ему в самую макушку, сызнова кануло в морские воды. Рыбаку, натурально, никто не поверил, рассказанное было соотнесено с его душевным состоянием и предано забвению… было бы. Но наш рыбак, как отмечалось выше, не обделен был литературным даром и запечатлел свою удивительную историю тушью на бумаге.