Марк Ходдер - Экспедиция в Лунные Горы

Перед самым закатом они вырвались из джунглей и нашли место для стоянки. Бёртон пришел в сознание, и, пока остальные спали, сидел около Спенсера, слушая скрипучие разговоры львов и смех гиен.

— Как ты? — спросил философ.

— Слабость. А ты?

— Уф! Страшно рад, что вся эта хренотень — ходьба и езда — на сегодня закончилась. Большая радость — играть в эти игры с моей хромой ногой.

— Твоя нога только слегка погнута, Герберт.

— Да-а, но ужасно болит.

— Невозможно.

— Возможно, возможно. Неужели ты думаешь, босс, что я потерял некоторые качества, только потому что я не из плоти и крови?

— Какие?

— Сознание, например, и созданный самим человеком моральный принцип, в соответствии с которым человек судит о своих действиях. Старик Дарвин однажды сказал, что это — самое важное различие между человеком и другими видами.

— И ты считаешь, что это характеристика материальности?

— Конечно. Эволюция инстинкта сохранения вида. Сравни нас с низшими животными. Что происходит, если в приплоде свиньи оказывается слишком маленький поросенок? Мать его съедает! Что происходит с искалеченными птенцами? Их заклевывают до смерти. А если газель повредит себе ногу? Стадо бросает ее на верную смерть. Люди — доминантная раса, потому что мы разнородны, потому что поддерживаем все индивидуальные особенности, и мы должны подавить в себе естественное желание вышвырнуть слабых и посредственных членов общества на обочину жизни, ибо как мы можем оценить друг друга, если действительность требует от каждого чего-нибудь другого? Рабочий может считать банковского клерка слишком слабым физически; разве это означает, что он должен убить парня? Клерк может посчитать рабочего слишком глупым, но разве это причина, чтобы лишить его средств к жизни? В дикой природе все так бы и произошло, но не в человеческом обществе; здесь в дело вступает сознание, оно подавляет низшие аспекты естественной эволюции и поднимает ее на более утонченный уровень. Как-то раз я уже говорил тебе, босс, что человечество выживает не благодаря физической силе, но из-за способности приспосабливаться к обстоятельствам. Однако этот процесс не может действовать там, где нет сознания.

Бёртон какое-то время обдумывал его слова, несколько добрых минут они сидели молча.

Спенсер подобрал камень и бросил его в темную тень — гиена подобралась слишком близко.

— То есть ты предполагаешь, — наконец сказал Бёртон, — что сознание развило в нас способность подавлять животные инстинкты, требующие убить или бросить искалеченных и слабых, потому что каждый из нас силен или слаб в зависимости от того, кто нас судит и какими критериями он пользуется.

— В точности. Без сознания мы бы волей-неволей убивали друг друга до тех пор, пока не истребили весь вид.

— Так что ты связываешь его с плотью, потому что оно обеспечивает физическое выживание нашего вида?

— Да. Это инстинкт приспособления, присущий нашему телу.

— И ты предполагаешь, что перенос тебя в этот латунный механизм мог лишить тебя сознания?

— Даже не знаю, так это или нет, босс. Просто спрашиваю себя. Мне нужно проверить эту мысль.

Они еще немного посидели, потом на Бёртона навалилась слабость, и он ушел в палатку.

На следующее утро они опять двинулись в путь. Земля была твердой, деревья — баобабы — стояли достаточно далеко друг от друга, очень тонкий подлесок, всюду маленькие цветы. Самое приятное путешествие за все время в Африке!

Покс и Фокс снялись с плеч Спенсера и перелетали с одного дерева на другое, тёрлись клювами и восторженно оскорбляли друг друга.

— Это любовь, — объявил Суинбёрн.

И не успели они сообразить, что под ногами их лошадей — обрабатываемая земля, как перед ними возникла деревня. Прятаться было поздно и пришлось платить хонго . Взамен они получили хижину и пополнили запасы продовольствия.

Лекарство Садхви полностью выгнало из Бёртона лихорадку. Все тело болело, но температура больше не поднималась, к нему начали возвращаться силы.

Траунсу, однако, стало хуже. Рана от копья слегка воспалилась, на ногах опять появились язвы.

— Скоро я стану калекой, — пожаловался он, сидя на табуретке и разрешив Суинбёрну закатать брюки на ногах.

— Фу! — воскликнул поэт. — Ну и чертовщина у тебя на ногах, Пружинка!

— Ты еще ни видел ее в полном цвету, парень.

— И не хочу! А теперь перед тобой единственный и неповторимый поставщик Оживляющих Лекарств и Укрепляющих Средств Ее Светлости Сестры Рагхавендры, и все это богатство только за моток проволоки и три блестящие бусины! Что скажешь?

— Что я скажу? Хватит дурачиться и ставь припарку, или твой затылок познакомится с мой ладонью.

Суинбёрн принялся за работу.

— Как жаль, что ты ничего не можешь сделать для меня, — протрубил Спенсер.

Бёртон, который, вместе с Бомбеем, только что закончил трудные переговоры с деревенскими старейшинами, подошел к ним и в изнеможении грохнулся на землю.

— Нам нужно направиться немного севернее, — сказал он. — Это спасет нас от прохода через густонаселенный район.

На следующее утро они вышли до подъема солнца, спустились в глубокий болотистый ручей, продрались через заросли камыша и поднялись на вершину холма как раз в тот момент, когда из-за горизонта появились первые лучи солнца. Следующие несколько часов они пересекали неровную местность, изрезанную болотистыми ручьями, наполненными высоким острым тростником. Повсюду, насколько мог видеть глаз, высились каменные пирамидки и кряжистые перекошенные деревья, на которых в мрачном ожидании сидели сотни черных стервятников.

— Ну и ну, — заявил Суинбёрн. — Можно подумать, что я иду через долину Смерти.

— Наплыв покрытых пятнами мозго-губок! — добавила Покс.

Крутой склон привел их на более твердую почву и, наконец, в лес. Два зеленых попугая опять слетели с плеч Спенсера и запорхали под кронами деревьев, причем Покс учила Фокса новым ругательствам.

Бёртон выехал на хорошо утоптанную тропу.

— Похоже, это путь Спика, — сказал он.

— Вау! — ответил Бомбей. — По ней он ехал раньше, когда я был его проводником.

— Тогда нам надо быть очень осторожными.

Они остановились и поели, потом поехали быстрым шагом. Наконец лес кончился, и они оказались в начале тенистой долины, края которой густо заросли деревьями, а посередине бежал чистый ручей с достаточно открытыми берегами. В изобилии росли пальмы падана, повсюду виднелись рощи бананов и невероятных размеров чертополохи. Вдали долина выгибалась и переходила в высокие травянистые холмы, в которых Бёртон узнал район Карагу и Кишакка.

Ближе к вечеру они подъехали к деревне, все жители которой, только завидев их, немедленно убежали.