Александр Холин - Последыш

Очнувшись, Шура поняла, что по времени она уже давно должна возвратиться в свою эпоху. Но время – такая капризная и прихотливая субстанция, которой нипочём все физические и психологические нормативы. Она пыталась нащупать заветную ладанку на шее двойняшки, но увы, на груди инокини отсутствовал даже нательный крестик. Видать, правила поведения российских вертухаев начались ещё с семнадцатого века или гораздо раньше, когда у каторжников отнимали пояса, нательные кресты и даже шнурки. Впрочем, в семнадцатом веке шнурков ещё не было.

Шура поднесла руку к лицу и вдруг увидела свои пальцы со сломанными грязными ногтями. Оказывается темнота была не внутренняя, а внешняя. Присмотревшись, она увидела возле противоположной стены две кучи тряпья. Интересно, что бы это могло быть? Но ни пошевелиться, ни доползти до соседней стены у Шурочки, вернее, у её двойняшки, не хватило бы никаких сил. Из уст страстотерпицы пролился глухой стон, похожий на предсмертное хрипение убитой безжалостным охотником молодой лани. Будто услышав её стон, тяжёлая деревянная крышка на яме отъехала в сторону, пронзительный луч света проник в узилище, мгновенно ослепив болярыню, и кто-то сверху опустил лестницу.

Послышались мужские голоса и в яму спустились трое стрельцов. Двое из них принялись убирать кучи тряпья, валяющиеся у соседней стены, а третий присел возле узницы.

– Ну, что, болярыня Феодосия Прокопиевна, до сих пор будешь кобениться? Вона твои сподружки уже преставились. Знать дыбу – милость царскую – не вынесли и ране тебя на Суд Божий отправились. И ты, похоже, до утра не дотянешь.

– Дай хоть яблочка, мил человек, – прохрипела схимница. – Хоть корочку хлеба.

– Дал бы, отчего ж не дать, – рассудительно ответил стрелец. – Да с меня сотник за эту корочку семь ремней из спины выкроит. Так что не обессудь, помилуй меня, болярыня. Покорилась бы ты Государю нашему, он бы тебя пуще всех возвеличил.

– Ну, не можешь, так не можешь, – голос болярыни погас, и что-то ещё просить у неё просто не было сил. – Когда смерть рядом, жизнь превращается в бессмертие… Поди, скажи своему царю, пусть читает Евангелие от Луки главу четвёртую с первого стиха по четырнадцатый…

На сём узница замолчала совсем, видать, речи у неё отнимали слишком много сил.

Однако когда стрелец собрался лезть наверх, инокиня Феодора обратила к нему лицо и прохрипела:

– Ежели ты христианин, то смилуйся, принеси мне крест нательный и ополосни мою рубашку, ибо сама чувствую смерть неминучую.

– Рубашку? – стрелец опасливо посмотрел наверх, но там было тихо. Видимо его сотоварищи понесли усопших женщин замуровывать в стенах.

– Вот, на те крест, – стрелец снял с себя нательный крест и протянул болярыне. – А рубаху… рубаху сымай быстрее, я пока отвернусь.

У Великой узницы хватило сил подняться и скинуть с себя нижнюю рубаху, уже ставшей серою с грязными разводами. Стрелец затолкал рубаху под свой кафтан и полез наверх. В яме опять стало темно. Только Шура на этот раз начала различать какие-то тени, ютившиеся по углам пристенной ямы.

Казалось, время опять начало какие-то свои выкрутасы прямо в яме. Что это такое – либо пляски зазеркальных теней, либо зазеркальная пляска духов – Шура пока понять не могла. Эту цветную какофонию не испугала даже вновь открывшаяся крышка ямы. Но никто опускать лестницу не стал, лишь к ногам узницы упал свёрток, в котором находилась мокрая, но уже чистая женская рубаха.

Шура поняла, почему она так задержалась в не своём времени, почему при перемещении в этот раз всюду мелькали разноцветные сполохи – ей было отведено стать проводницей схимницы Феодосии в мир Зазеркалья. Святые души – очень дорогое лакомство для рогатого. Но если душа Феодосии Прокопиевны попадёт туда, куда надо, значит, Богородица сумеет спасти Россию от жидовского засилья, которое предсказывали многие русские старцы, и какое наблюдала сама путешественница во времени.

Когда разноцветные пятна подобрались слишком близко, Шура позволила им ухватить себя в охапку и утащить в какое-то подземелье, где было довольно тепло, веял свежий ветерок, и доносилось беззаботное пение птиц. Шура непроизвольно оглядела себя: здесь она оказалась, словно в своём теле, даже одежда та самая, в какой девушка была перед отправкой в последнее путешествие, а на спине висел маленький кожаный рюкзачёк, с которым она ездила в Аркаим.

Девушка влезла в рюкзак и обнаружила там наливное яблочко, дарованное Перуном и хрустальное яйцо – ключ от Зазеркалья.

Вдруг всё стихло, как перед бурей. Буря себя ждать не заставила и налетела с вожделенным посвистом ветра, с колючим холодом, опять оковавшим сознание.

В подземелье показались какие-то воины, во главе которых шествовал молодой мужчина в рыцарских доспехах. Воин направился прямо к Шуре.

– Спешу с поклоном к тебе, болярыня, и прошу пожаловать в наше Зазеркалье. Смею надеяться, что здесь покажется лучше, чем в пристенной яме.

Что-то очень знакомое почудилось Шурочке в голосе встретившего её рыцаря. Приглядевшись, она чуть не ахнула:

– Терёшечка?!

Рыцарь вздрогнул, стал тоже приглядываться к своей собеседнице.

– Ты?! – вскричал он. – Откуда?! Я ведь прибыл, чтобы встретить и приветить болярыню Морозову! Наш хозяин давно ждёт болярыню и тут ты?!

– Какой хозяин? – осведомилась Шура.

– Как это какой? – вопросом на вопрос ответил рыцарь. – Люцифер [85]конечно!

– Зачем же князю тьмы понадобилась русская святая? – хохотнула Шура.

– Он не князь тьмы, а князь света!.. Воздушный светоч!..

– За душой страстотерпицы Феодосии сей час явились те, кто поможет ей добраться до истинного света ради спасения моей Родины от таких вот воздушных аггелов, в которого превратился и ты, мой хороший друг, – горькие слова задели что-то ещё светлое в сознании бывшего друга путешественницы во времени.

– Я не один здесь! – будто защищаясь произнёс рыцарь. – Со мной Адрамелик, Ариэль, Ариок и Рамиэль – ангелы, которые не любят человеков-архантропов и готовы очищать мир от непослушных!

– Кого же ты называешь непослушным? – удивилась Шура. – Уж не мою ли двойняшку болярыню Морозову, вставшую против исправлений Божьих Заветов и Молитв? Так её с Божьей помощью забрали истинно светлые ангелы.

– Ты! – заорал рыцарь. – Ты помешала нам сделать доброе дело!

– Да, это я, – согласилась девушка. – Но ты уверен, что исполняешь действительно доброе дело? Давай так. Ты сейчас откушаешь это яблочко, а потом мы решим, кто из нас прав и что делать дальше.

С этими словами путешественница достала из рюкзачка наливное яблочко и протянула Терёшечке. Тот отпрянул было, но, не видя ничего опасного, замер. Однако руку с эфеса меча убирать не собирался.