А. Вороной - Банда профессора Перри Хименса

Мать умерла, когда он учился на третьем курсе, о чем сообщал отец той же дрожащей рукой. Рука стала дрожать еще сильнее, и почерк был совсем непонятным; он с большим трудом читал письмо. «Ты прости меня, Дик, — писал отец фиолетовыми чернилами, с помарками на дешевой почтовой бумаге с гербом штата Иллинойс, — но я вынужден тебя огорчить снова, — Дик подумал, что имеет ввиду отец, что он считает за первый раз, писем от него он не получал уже почти два года, — но у нас случилась беда». И дальше на четырех страницах рассказывал о случившемся.

Мать умерла не дома. Умерла за околицей, в поле, умерла под утро, в стогу сена. По ее виду было похоже, что она ничего не ела уже несколько дней, моталась по оврагам и лескам, уходила от людей и умерла от истощения сил. Сердце ее не выдержало, перестало биться, остановилось. И ее лицо, бывшее до этого напряженным, за много лет впервые стало естественным, умным, и улыбка застыла на губах, как будто мать, наконец, обнаружила, что обрела то, к чему стремилась так безалаберно всю жизнь, и что оно находится неподалеку, здесь же, рядом с городом, в этой заброшенной прерии, в пахнувшей весной и полынью скирде сена.

Уже издали он увидел, что Кэти ходит взад и вперед по пляжу, поглядывает в его сторону. Заметив его, она побежала ему навстречу.

Он снова подумал, что же она могла узнать из его досье и из какого досье. Кроме тех фактов из его биографии, которые он указал в анкете для профессора Перри Хименса, и считал нужными, ничего больше не было. Не могло там быть и его участия в подготовке выступлений на заводах Чикаго, не было там и его участия в организации «Всеобщий социализм», так как к тому времени он был уже кое‑чему обучен.

Он обратил внимание на ее испуганное лицо. Кэти подходила к нему грациозной походкой. Распущенные сухие волосы, оригинальный купальник, красивое тело, чуть прищуренные глаза.

— Дик. ты изверг! — воскликнула Кэти и отвернулась, готовая расплакаться.

— Ох, изверг! Какой изверг! Как же, обидел маленькую девочку!

— Изверг и чурбан!

— Полегче, мисс Орен! Полегче!.. Там была большая очередь, — соврал Дик, успокаивая Кэти.

Они подошли к коврику. На нем был уже приготовлен обед, разложены бумажные мисочки, стаканчики. Он разлил вино, посмотрел на Кэти.

— Дик, что‑нибудь случилось? Поругался с кем‑то?

— Прости, Кэти. Вспомнилось кое‑что.

— А ты не думай о плохом, Дик. Нам сейчас хорошо, и будь только со мной, здесь…

— Здесь я, дорогая мисс Орен, здесь. Весь ваш, — неизвестно почему начал он злиться.

— Не рефлектируй, Дик! Нужно быть проще. Женщины любят сильных и уверенных. Не нужно копаться в самом себе. Тебе не хватает самоуверенности! Са‑мо‑уве‑рен‑ности, Дик! Среди нас ты бы не выжил!

— Среди кого это «вас»? Среди террористов?

— Не придирайся к словам, Дик!

— Самоуверенным!? Не сомневаться!? Только животные не сомневаются. Спроси вон хоть у Джун. Она тебе скажет.

— Джун! Джун! Все Джун! Она крутит тобой как своими подопытными кроликами. А тебе это, наверное, нравится?

— Нравится. Я ее больше знаю, чем тебя.

— Меня, значит, лорд Ричардсон, вы не знаете, — прошипела разъяренная Кэти. — Так кто же я по‑вашему? Закоренелая террористка, хобби которой взрывать самолеты и убивать полицейских?…

Рассерженное лицо Кэти было обольстительным. Дик притянул ее к себе и поцеловал; губы были мягкими, влажными, солоноватыми.

— Дик, милый, успокойся, — отпихнула его осторожно Кэти. — На нас смотрят. Ты на меня сердишься за досье? Я просто хотела узнать о тебе чуточку больше.

Он покраснел, — Кэти прочла его мысли — примолкнул и думами своими, ведь не дай бог она и дальше отгадает, какую чушь он возгородил на нее. Еще он припомнил, что Кэти ему еще в первые дни их знакомства рассказывала, что она окончила курсы психологии творческой личности, что профессор ее интересует как «материал», который она собирает, проводя свои научные исследования. И он понял, что Кэти и его, как и Хименса, хочет взять под свое заботливое крылышко и создать и ему, неврастеническому типу — как выражается иногда бабка — необходимые условия для работы.

Вино было выпито сразу. Потом они накинулись с жадностью на курицу, захваченную из дому Кэти, на сандвичи, на мороженое.

— О, Дик, я обо‑жра‑лась! — простонала Кэти, сползая с коврика. — Больше не могу. В школе так пирожными объедались… Мальчики угощали…

Она чему‑то засмеялась, катаясь по песку, что‑то, видимо, вспоминая.

— А я отличаюсь от них, от твоих мальчиков, Кэти?

— Отличаешься, Дик. Ты большой мальчик. Тебе все время, как мне кажется, хочется всем нравиться. Но так не бывает… Ты и присяжным, дамочкам в сером, в Кейптауне, подмигивал.

— Подмигивал? Кэти, ты прелесть!

Они снова долго бегали по холмам, по пляжу, целовались, смеялись, купались до самой темноты. А когда уже выруливали на скоростное шоссе, Дик предложил заехать к нему.

— А не поздно ли для визита, Дик?

— Нет, я уверен, бабка дожидается нас.

Кэти вдруг разволновалась, прижалась к Дику, попросила включить в машине свет, начала расчесывать густые волосы, прихорашиваться. Дик и сам чуть волновался. Бабка давно просила привести в их дом хозяйку, ей хочется нянчить внуков, если, конечно, они не сдадут ее в пансионат для престарелых.

Не доезжая до окраин Куинса, машина свернула вправо на узенькое шоссе, уходящее к темным силуэтам высоких деревьев.

Миссис Сабрина Ричардсон прохаживалась возле дома. Старомодно кланяясь, она пригласила Кэти во двор. И уже когда они шли по дорожке, усыпанной белым ракушечником, она забегала то с одной стороны, то с другой, стараясь разглядеть получше Кэти.

Большой двухэтажный деревянный особняк был окружен старым садом. Лунный свет высветил столик, плетеные кресла, кроны фруктовых деревьев, аккуратные газончики.

В гостиной миссис Ричардсон еще раз окинула внимательным взглядом Кэти, и, кажется, осталась довольной. Вот только лицо у нее какое‑то заплаканное. Ни обидел ли чем‑то Дик, этот псих и неврастеник.

— На первом этаже у нас столовая, гостиная, подсобные помещения. На втором — спальни, ванные комнаты, кабинет Дика и небольшой спортзал, — объясняла она Кэти, констатируя про себя, что на вертихвостку девушка не похожа, серьезная и, наверно, робкая и пугливая. — Жаль, что я не могу показать вам сейчас наш сад, — с обидой в голосе добавила миссис Ричардсон. — Вот утром!.. Солнце поднимается из‑за лазурного океана. Легкий ветерок, его называем бризом, шевелит листьями. Вы бы видели, Кэти, как он изумителен. Раньше всех солнце красит верхушки вязов, потом касается яблонь, перескакивает на апельсины. И те, вы не поверите, загораются как игрушечные фонарики, подвешенные к веткам. Сад оживает, будто та оркестровая яма перед спектаклем, наполняется писком, свистом, трелями птиц.