А. Вороной - Банда профессора Перри Хименса

И лишь на седьмой день он как‑то случайно услышал от одного матроса, что в двухстах милях от берега можно часто встретить яхту «Кристину». Он не придал этим словам большого значения, но так, чисто машинально, установил, что эта яхта принадлежит владельцу бара «Секко», некоторому мистеру Филлипу Клангу. Еще он узнал, что на этой яхте любит отдыхать дня два‑три наведывающийся сюда изредка по своим делам Вито Фелуччи.

Но и это никакого повода для подозрений не давало. Многие дельцы, как только выпадет свободный денек, спешили в Майами, подышать морским целительным воздухом. И он уже начал забывать об этом, как название этой яхты опять всплыло в пляжной трескотне мисс Дороти. Та что‑то рассказывала, — вертя его «Никон» во все стороны, то, направляя его чуть ли не в глаз Грею и щелкая затвором, то на ползущую по песку муху и снова щелкая, — как они катались на яхте «Кристина», как им было там весело, какой приятный ее владелец мистер Кланг, и как он их развлекал, подманив чем‑то к самой яхте двух небольших китов; они бросали им конфеты, а те вытворяли смешные штуки, забавно ныряли и как дрессированные собачки плавали по кругу. Он никак не мог вклиниться в болтовню Дороги, все почему‑то думалось, куда же запропастился его напарник, молоденький «Шерлок Холмс», где он прячется в засаде, и еще что‑то в речи этой болтушки было не совсем верным. Что же не понравилось ему?… А, да, вот что — «киты плавали, как дрессированные собачки». Никогда не видел, как плавают дрессированные собачки.

Еще вчера он крутился возле этой яхты, — та стояла в самом конце причала, что‑то сломалось, и производили несложный ремонт, — ну и тоже снимал ее, и тоже ему что‑то кричали приветливое с палубы.

На другой день он уже собирался наведаться на эту яхту, как почувствовал себя плохо: опять, видимо, что‑то непривычное для себя съел. Пришлось даже вызвать в номер доктора. И тот, осмотрев его, покачал головой и сказал, что мистер Грей не бережет себя, что следует с недельку, а то и две, полежать в постели и перейти на диету. Диету он закажет сам внизу, в ресторане, и ему не нужно туда спускаться. Все будут приносить в номер.

Он отправил пленки в Нью‑Йорк, переговорил по тевиду с Банбруком, попросил некоторые снимки показать профессору Хименсу, особенно те, где заснята красотка «К», и если тот найдет, что некоторые черты ему хорошо знакомы, то дайте мне телеграмму со словами «да, наши». И, кажется, старик его понял, так как почти ничего не переспросил.

А пока он решил перечитать некоторых классиков литературы да посмотреть на скитания того парня, сотрудника отца. «И ему сейчас приходится есть черт знает что», — усмехнулся Грей.

Шел восьмой день пребывания его под силовым колпаком номер два. И он не мог этому не радоваться, так как был жив, был способен двигаться, сопротивляться, идти дальше. Позади осталось уже более 500 километров водного пути Амазонки. Их, эти сотни километров, Дик Ричардсон преодолел относительно легко. Кроме тех неприятностей, секунд волнений, что он пережил у водопада, ничего серьезного больше не было. Но теперь, полеживая беззаботно на плоту, он уже не помышлял передавать людям «Дже» номер камеры хранения в аэропорту. Какой‑то суеверный подсознательный страх запрещал ему это делать на воде. Он даже боялся и думать об этих цифрах.

Дик все куда‑то торопился, все старался выгадать минуты, часы, все спешил как можно быстрее и дальше пройти на плотике по воде. И все, почти все эти дни он не останавливался на обед, не причаливал днем к берегу. И силы его уходили, и порой ему начинало казаться, что он сдохнет прямо на плоту с голоду, что он не дотянет до того места. А ему нужно было беречь силы. Они ему ой как пригодятся там, когда он сойдет на сушу у того места, когда он попытается преодолеть и вторую часть этого пути, более трудную, более выматывающую душу и нервы. Там уже будут настоящие джунгли, там уже, у того места, он познает по‑настоящему, что же это такое. Но и там, на суше, он, возможно, еще и попробует передать «Дже» оставшиеся неизвестными три последние цифры того кода.

Он подремывал на плоту, забравшись под навес шалаша, ногами чуть‑чуть подправляя руль. По ночам он спал плохо, недосыпал, голова уже от этого сделалась чужой, не своей, звон какой‑то стоял в ней, будто она превратилась в пустой котел и кто‑то бил по нему чем‑то твердым, деревянным.

Вдруг его подбросило на плоту, он вывалился наружу, плот накренился еще круче, сбросив его в воду. Стаи пираний тут же набросились на него, кусая руки, ноги, грудь, отрывая мясо кусочками. Он отбивался от этих водяных «людоедов‑москитов», барахтался в воде, сталкивая чудом не рассыпавшийся плот с торчавшего из воды тупого конца бревна. И когда он выбрался на плот, его живот и грудь окрасились в красное. Тучи москитов, уже других, воздушных, тут же облепили ранки и закопошились в них. И на ногах было то же самое. Пристав к песчаному берегу, он промыл ранки чистой водой, надел брюки, завязал их снизу у самых щиколоток травой, скрутив ее в жгут, к животу приложил лист кувшинки.

Вечером он подстрелил у самого берега обезьянку‑ревуна, хоть ему и не хотелось тратить стрелы, он и так одну уже потерял, выпустив ее еще три дня назад по крупному попугаю, и та пролетела мимо, исчезнув в мангровых зарослях. Поджарив обезьянку на костре, он наелся до отвала мяса. Но всю ночь болел живот, и его почему‑то немного поташнивало. А утром, набив палкой на отмелях скатов и черепах и прокоптив их на костре, он сделал запас на весь день, перенес все в шалаш, обвернув мокрыми холодными листьями водорослей, и поплыл дальше

Все чаще и чаще он поглядывал теперь уже на правый берег. Там, в определенном месте, должны показаться те три огромных дерева, три давно ухе усохшие пинейро [26] Пинейро — бразильская сосна (прим. авт.) , возле которых ему и нужно будет остановиться, бросить плот, а самому сойти на берег, ступить под своды мрачного тропического леса. И от тех пинейро ему нужно будет идти на юг, пробираться через жалящие, кусающие, стонущие джунгли, пробираться не менее 500–600 километров. И прикидывая в уме, что это будут за километры, он и берег стрелы, хотя и сильно страдал от недоедания. Но там, впереди, они ему еще понадобятся, ибо тот тропический лес, который вскоре поглотит его, как он знал, кишел животными, змеями и анакондами, пумами и ягуарами, мохнатыми капуцинами и паукообразными обезьянами саймири с раскраской морды, напоминающей череп, кишел тысячами видов пауков, от крошечного, со спичечную головку, и до гигантского паука‑птицееда, размерами с осьминога, готового опутать тебя липкой паутиной и впрыснуть под кожу яд, парализовав жертву, высосать затем теплую кровь, оставив болтаться среди кустов одну оболочку‑шкуру со скелетом.