А. Вороной - Банда профессора Перри Хименса

— Что вы, как руководитель фирмы, намереваетесь предпринять для возвращения в лабораторию сотрудника Дика Ричардсона? — спросил угрюмо Грегори Волкер.

— Это вопрос не по теме, Грегори! Мы сейчас обсуждаем планы развития нашей фирмы. Но я вам отвечу. Для его защиты наняты лучшие адвокаты.

— Но его содержат в тюрьме Питтсбурга! В той самой тюрьме, где установлены наши ГСД! И он угодил туда по вашей вине, мистер Хименс. Это вы ему посоветовали явиться на суд.

— Грегори, не надо так заострять вопрос! Не надо! Я не враг Дику Ричардсону. Я понимаю, что ему там трудно, что ему там тоже достается…

— Эскулапы пишут, что он свихнулся, мистер Хименс, — вставил слово важный как министр Даген. — Что вы думаете на этот счет?

— Да, я читал его статейки, читал. Возможно, есть там и доля правды. Все же такое путешествие под силовым колпаком не проходит бесследно… Но я допускаю и такой случай — Дик симулирует помешательство. Это ему выгодно… И нам тоже. Да, отвечаю на вопрос Волкера. Завтра мы с Тони Эдкоком вылетаем в Вашингтон. И одним из условий при подписании договора с Пентагоном будет освобождение Дика Ричардсона. Что он невиновен, я в этом нисколечко не сомневаюсь! Вас устраивает такой ответ, Грегори!

— Да, устраивает, — буркнул тот, не подымая головы.

— Планируете ли вы, мистер Хименс, опыты по мгновенной переброске человека на Луну! — спросил Рой Джойс.

— Нам нужно будет попробовать это сделать. Но мы еще не выяснили, как перенесет это путешествие живой организм. Как отразится на нем космический вакуум. Следует ли перебрасывать человека в автономной капсуле или можно обойтись и без нее. Здесь нам, я думаю, помогут подопытные животные Джун Мун.

— Только не кролики, шеф! Не кролики! — выкрикнула с места под общий хохот Джун.

— Нет, дорогая Джун, мы начнем сразу же с баранов, — прогремел в микрофон Хименс. — Шашлыки на Луне — неплохая мысль! Как вы считаете, дорогие коллеги?

— Отличная мысль, профессор, — раздался чей‑то возглас, кажется, Ленна Муна. — Но нужно эксперимент провести шире, комплексно! Нужно перебросить туда мгновенно и шампуры!

Шум, смех, споры, крики поднялись в зале. Профессор помахал рукой Гарфи Гроэману, и тот тут же включил музыку. В зал вкатил столик с сандвичами, холодными закусками, вином, бокалами, как всегда загадочно улыбающийся своими узкими глазами Тони Эдкок.

Импровизированный банкет закончился уничтожением десяти кроликов на ультразвуковой печи тут же, в лаборатории. И их отобрала сама Джун. По домам всех развозили специально заказанные профессором такси, развозили уже поздно ночью. Хименс теперь был щедр, теперь он мог позволить себе выбросить несколько сотен долларов на мелкие расходы.

Город на Потомаке встретил их солнцем, теплом, уже пришедшей сюда с гор весной. Но в глаза бросались не цветы, а обилие полицейских, военных. В городских парках и скверах стояли армейские грузовики, джипы. Вооруженные до зубов парашютисты расположились прямо на покрытой зеленью лужайке перед самым Белым домом. Из‑за кустов просматривались выкрашенные в зеленый цвет танки, на башнях их торчали пулеметы. На крышах сверкали никелем излучатели биоволн ГСД, направленные на прилегающие улицы и площадь.

Разношерстные толпы демонстрантов, прибывших в столицу со всех концов страны, плакаты, лозунги, с требованиями прекратить террор, прекратить преследование кругликов, свободу инакомыслящим.

— Тяжелое время наступает, шеф, — сказал тихо Тони Эдкок, как только они миновали дворец президента.

— И вы туда же. Тони! В стране наводят порядок! Усмиряют бунтовщиков и экстремистов! Преступность сократилась на 12 %! Безработица — на 16 %! Эти цифры говорят вам о чем‑нибудь?

— Не дорогая ли цена за эти проценты, профессор? Разгоняют митинги кругликов. Профсоюзы молчат. Тысячи граждан судят за бродяжничество. Скоро примутся и за социалистов и за коммунистов, за прогрессивно мыслящих людей.

— Тони, просто так у нас за решетку никого не сажают. Значит, они нарушили наши законы, выступили против законного правительства, избранного народом, готовили какой‑нибудь государственный переворот… И хватит о политике! Мы приехали сюда не для дискутирования! Работа, работа и еще раз работа! Вот наше кредо!

Они побродили часа два по набережной Потомака.

Воздух здесь был чистым, свежим, не таким как в Нью‑Йорке. Уже зацвели вишни. Пышные их наряды фламингового цвета разбрасывали вокруг себя ароматные запахи. Пчелы уже собирали на цветках нектар, жужжали, трудились, повторяя свой, запрограммированный генами, цикл вот уже ни один миллион лет.

Первым они навестили мемориал великого американца Авраама Линкольна, давшего свободу неграм. На тридцати шести ступенях мемориала сидели безработные, негры, бродяги, туристы, нищие. Много нищих. Поглазели и на обелиск‑карандаш первому президенту Джорджу Вашингтону. Лифт на смотровую площадку не работал, был закрыт на ремонт, как гласила надпись на табличке. Возле обелиска стояли два парашютиста с автоматами, расставив широко ноги.

Прошлись по широкой аллее к величавой двадцатиметровой статуе из черного гранита. Первый президент‑негр Айри Матба, остававшийся у власти два срока и принесший значительные улучшения социальных условий, смотрел куда‑то в голубое небо, гордо подняв подбородок. Поодаль от него, в засаженном белыми березами скверике играл в лучах солнца монумент из красного мрамора. Первый президент‑женщина Дана Коди, внесшая существенные поправки в конституцию, запретившие гонку вооружений, разработку и испытание атомного оружия, равноправие женщин с мужчинами. Легкое платье облегало плотно ее ладную фигуру.

И так же горел вечный огонь у могилы Неизвестного солдата на другом берегу Потомака, на военном национальном Арлингтонском кладбище с тысячами белых столбиков‑памятников, не изменивших своего количества за последние сто лет.

Возле Пентагона, раньше выглядевшего мрачным приземистым пятигранным зданием, а теперь облицованного сверкающей позолоченной плиткой, у входа как те попугаи, разодетые в броские и яркие униформы, прохаживались охранники‑рейнджеры. На стоянке много машин, много военной техники, джипов, фургонов телекомпании Кей‑кей‑си с их биогенераторами ГСД на крышах.

Сержант в белой портупее и белой каске с красными буквами «МР» — Военная Полиция — перепроводип их прибывшему откуда‑то сверху офицеру, и тот повел гостей по широченному коридору, шумному как базар в провинциальном городке. Такая же сутолока, такая же толчея, кто‑то продавал горячие бублички, кто‑то пирожки с мясом, кто‑то зазывал на чашечку кофе в сомнительной фанерной архитектуры бар, кто‑то толкал впереди себя тележку с горячими сосисками и сдобными булочками. И везде сувениры, сувениры, сувениры. И везде фотографы, фотографы, фотографы! Нужно вам сфотографироваться возле бюста известного русского шпиона — пожалуйте сюда, в этот салон! Желаете в обнимку с первой водородной бомбой — пройдите в этот павильон! Возомнили и себя фюрером — можете пожать ему руку, а фотограф вас запечатлит в тот самый исторически важный для вас момент! И профессор тоже уже ринулся к Адольфу Гитлеру, — почему‑то многих шокирует его усатенькая мордочка и многие почему‑то стремятся попозировать фотографу рядом с фюрером, а то и так же как и тот выбросить в приветствии вперед руку — но Тони Эдкок задержал его, ухватившись за рукав, сплюнул зло в урну. Тогда Хименс рванулся в другую комнату, сквозь огромное стекло была видна фигура тоже сильной личности, другой, не то Муссолини, не то Сталина. Но Тони Эдкок опять удержал профессора, и опять сплюнул зло в урну. «Слава богу, — подумал он, — что хоть урн догадались наставить в достаточном количестве и в нужных местах». Сопровождавший их конопатый офицер снисходительно улыбался: многие туристы, попавшие впервые в Пентагон, так себя ведут, как малые дети, им бы постоять рядом со знаменитостями, поиграть в войну.