Ольга Романовская - Паук раскинул сеть

Ехать оказалось недолго: чуть вернуться и свернуть влево.

Министр спешился и помог королеве. Та поколебалась, пристёгивать или нет юбку обратно, в итоге решила оставить всё, как есть.

— Прошу! — герцог снял куртку и кинул её на ствол.

Королева устроилась на нём, как на троне, и попросила министра сесть рядом. Тот отказался, сославшись на необходимость стреножить лошадей.

— Арлан, видимо, сами небеса свели нас, — после короткого молчания, рассматривая сложенные на коленях руки, начала её величество. — Я хотела бы объясниться. Боюсь, вы составили превратное мнение обо мне.

— Я ничего не помню, — холодно перебил её герцог, жалея, что поскакал этой дорогой. Свернул, не наткнулся бы на королеву. Вот уж неутомимая наездница! Недаром такой костюм выбрала, не для красоты. — Иначе мы бы с вами не разговаривали. Вы переволновались, со всеми бывает.

Министр вытер пучком травы бока разгорячённого коня и задумчиво положил руку на седло: не уехать ли? Пусть это нарушение этикета, но, пожалуй, лучший выход из щекотливой ситуации.

— Нет, — встряхнула волосами королева и подняла голову. Взгляды их встретились, но её величество тут же отвела глаза. — И я знаю, кольцо ваше. Доказать не могу, но это ведь реплика кольца моей матери.

— Право слово, какие глупости! — министр всё же расседлал коня. — Мне бы очень не хотелось говорить с Донавелом, но, видимо, придётся. Ваше величество, если вы намерены продолжить начатое в кабинете, знайте, ничего не выйдет.

Королева тяжко вздохнула и поднялась вслед за герцогом. Сапоги безжалостно сминали травинки и листья земляники. Она остановилась в полушаге от министра. Спиной почувствовав её взгляд, тот обернулся, хотел дать строгую отповедь, но не успел. Губы королевы коснулись его губ, затянутые в мягкие кожаные перчатки руки обвили шею. Министр опешил, не зная, как поступить, но руки сами потянулись к тонкой талии. И вот он уже не мог остановиться. Напрасно разум твердил о чести, долге, герцог их не слушал.

Королева на миг отстранилась, чтобы выкинуть хлыст, который всё ещё сжимала в руке, и вздрогнула, ощутив прикосновение министра. Тот нежно провёл ребром ладони по щеке и хрипло прошептал: «Зачем?» Её величество лишь улыбнулась в ответ и прикрыла глаза, когда губы герцога скользнули по шее.

Королева не противилась ласкам, она тонула в них, не ощущая ни малейших укоров совести. Наоборот, сожалела, что не открылась раньше. Один поцелуй, и герцог бы принадлежал ей. Зачем, неважно, всё неважно, когда есть эти руки и губы.

— Нет! — министр неожиданно оттолкнул её. Королева едва удержалась на ногах и удивлённо глянула на герцога. С губ сорвался вздох разочарования. — У вас есть муж.

— Существует развод, — напомнила её величество и, озарённая внезапной догадкой, нахмурилась. — Или вы задумали?.. Конечно же, это письмо!

Как она могла забыть! Там не только строчки о любви. Верно говорят, поглощённые собой, мы забываем о других. Вот и королева заботилась только о своих чувствах, а жизни супруга забыла.

— Не было никакого письма, — упрямо возразил герцог.

Смотреть на королеву стало невыносимо. Запах пьянил, теплота тела звала вобрать её в себя. Мысли путались, а разум никак не мог заставить уехать. Но уехать необходимо, иначе всё пойдёт прахом.

Министр злился на себя. Позволил разгадать свои чувства, не сумел их сдержать! Позор, словно мальчишка! Не следовало писать королеве, не следовало думать, ничего не следовало. Пусть бы Алисия ли Аризис существовала в виде бестелесного предмета, любовь ни к чему хорошему не приводит.

Дешёвое балаганное представление, и он его главный участник. Но, свидетельница Сората, министр не желал того, что происходило. Даже несмотря на то, что для Арлана ли Сомераша давно не существовало других женщин, кроме королевы. Стоило ему увидеть юную принцессу, как в голове щёлкнуло: «Вот она, богиня!» Герцогу казалось, снизойди Сората до мира людей, она приняла бы именно такой облик. После родов королева располнела, но министра такие мелочи не волновали. Однако мечта на то и мечта, что недосягаема, и вот она сама идёт в руки. Впору сойти с ума от счастья, только в голове свербел противный внутренний голос: «Не ловушка ли? Остановись, дальше пропасть!»

Королева покаянно опустила голову и, не глядя на герцога, попросила:

— Не говорите мужу. Значит, я ошиблась. Мне просто очень этого хотелось. Я возвращаюсь, не надо провожать меня, ваша светлость.

Её величество подняла хлыст и задержала дыхание, ощутив тепло чужой ладони на локте.

— В чём вы ошиблись и чего вы хотели?

Королева упрямо поджала губы и мотнула головой. Она твёрдо собиралась молчать. Честь не разменная монета, нужно уметь проигрывать с достоинством.

— Я не отпущу вас, пока не выясню правду.

Министр сжал руку королевы, давая понять, что не шутит. Серые глаза стали стальными.

— Мне… — её величество судорожно вздохнула и, вспомнив о титуле, продолжила с вызовом, преисполненная собственного достоинства: — Я не обязана давать вам отчёт. Пустите!

— Алисия, вы…

— Значит, всё-таки Алисия! — горько усмехнулась королева и сделала немыслимое: оттянула край печатки сжимавшей её запястье руки и коснулась губами змеившегося по коже шрама.

Герцог замер и с минуту не мог пошевелиться, потом обескуражено прошептал: «Не нужно…» и опустился перед дрожавшей то ли от страха, то ли от смущения женщиной на одно колено, чтобы уткнуться лбом в тепло её ладони. Пальцы королевы нерешительно коснулись волос министра, скользнули по скуле, свежевыбритой щеке. Она жестом подняла его с колен и ответила тем же самым робким: «Не надо». Герцог заключил королеву в объятия. Сначала они просто стояли, а потом губы министра коснулись подбородка королевы. Та улыбнулась и позволила его пальцам расстегнуть жемчужные пуговицы…

Королева лежала на расстеленной на земле куртке и смотрела в небо. Наверное, она должна была ощущать стыд, но её величество чувствовала совсем другое. Сердце до сих пор учащённо билось.

Герцог смотрел на королеву, будто ожидая приговора. Хотя, так оно и есть, в эту минуту решалась его судьба.

Её величество молчала и водила пальчиком по обнажённой мужской груди.

Сделать или нет? Прямо здесь, посреди леса. Но как он воспримет, не оттолкнёт ли? Если так, это станет самым большим позором в жизни. Однако королеве так мучительно хотелось. Именно тут, именно с ним.

Наконец королева решилась и склонилась над министром, сорвав с его губ хриплый стон. Наверное, он считал её жутко развратной, возможно, гадал, где могла научиться такому приличная девушка, но её величество, осмелев, думала совсем о другом. Королеве хотелось слышать собственное имя под аккомпанемент тяжкого дыхания, хотелось ласкать и чувствовать, как тело отзывалось на ласки.