Дмитрий Хоменко - Идентификация эльфа

Те же, кому действительно удавалось произвести фурор, становились штатными артистами цирка и в дальнейшем выступали перед публикой за очень приличный гонорар.

Сам Финеас Барнум основное внимание уделял организационным вопросам, связанным с функционированием его детища. На этом поприще он добился не менее выдающихся результатов, чем его ведущие артисты. Со стороны казалось, что для того, чтобы сложный механизм цирка пришел в движение и четко выполнил поставленную задачу, Финеасу достаточно всего лишь разок хлопнуть в ладоши. Но, наверное, Финеас не был бы Барнумом, если бы отказал себе в удовольствии лично выступать перед требовательной публикой. При этом ему должно было быть намного сложнее, чем остальным артистам, ведь он был создателем цирка, а значит, просто обязан быть лучшим. Но только должно… На самом деле Финеасу Барнуму не составляло большого труда быть лучшим, потому что он делал то, что было не по силам остальным. Он смеялся над публикой, да так, что она безропотно продолжала оплачивать ему это изысканное удовольствие. Он смеялся над публикой не потому, что презирал ее, а потому что она была частью окружающего его мира. Он смеялся над миром, потому что был не в силах его изменить. Он смеялся над миром, так как был уверен, что этот мир не сможет изменить его самого. Он смеялся над миром, так как точно знал, что однажды этот мир посмеется над ним самим.

Шоу Финеаса Барнума никогда не ограничивалось самим представлением. «Вся жизнь — это шоу, а представления — всего лишь его кульминационные моменты», — объяснял Финеас своим подчиненным, когда те не совсем понимали, что от них требуется. Ежедневные скандалы, сенсационные открытия и откровения артистов цирка освещались в средствах массовой информации Либерии чаще, чем прогноз погоды. При этом только в самом начале Барнуму приходилось стимулировать интерес журналистов, потом отсутствие упоминания о цирке стало признаком дурного тона. Когда однажды Барнум и его подопечные всего лишь на три дня исчезли из поля зрения общественности, пресса и телевидение просто сошли с ума. Тот бред, который они несли в массы, Финеас еще долго использовал во время своих представлений. Отдельное место занимало издание всякого рода мемуаров и биографий. Один только Барнум издал десять вариантов собственной биографии, называя каждый следующий истинным, а предыдущий — сфальсифицированным. А еще, если в Либерии появлялось какое–то необычное существо, практически никто не сомневался, что вскоре его можно будет увидеть в цирке. Когда Барнума спрашивали, почему его привлекают всякого рода уродства, он отвечал буквально следующее: «Стоит дешевле, а продается — лучше». Финеас, конечно, мог бы добавить, что граждан тянет к уродливому потому, что прекрасное для большинства из них просто недоступно, но он был не настолько глуп, чтобы одним махом настроить против себя и тех, кому доступно прекрасное, и тех, кто предпочитает уродливое. В конце концов, в его труппе были не только уродцы, но и обыкновенные выдающиеся личности, вроде крокодила, которого в детстве потеряли родители. Потом, пытаясь отыскать их, крокодил заблудился и случайно совершил переход через северный полюс. Во время перехода крокодил отморозил себе мозг и теперь никак не мог выучить таблицу умножения. Его номер в том и состоял, что зрители задавали ему простенькие примеры умножения, а он давал на них неправильные ответы. Каждый раз толпа напряженно предвкушала фиаско крокодила, но тот прекрасно понимал, от чего зависит его карьера, и на всем ее протяжении так ни разу и не ответил правильно.

Здание цирка тоже было не совсем обычным. Построено оно было по проекту Барнума и представляло собой огромную деревянную лодку с какими–то щелями вместо окон. Здание, конечно, было выстроено не из дерева и окна в нем были нормальные, но Барнуму пришлось принять не одну комиссию, прежде чем все ответственные лица окончательно убедились в соблюдении даже самых незначительных требований. Попасть в цирк зрители могли только через центральный вход, к которому вела длинная эвкалиптовая аллея. Финеас часто стоял на балконе здания, словно на капитанском мостике, и с улыбкой наблюдал за тем, как толпа, словно огромный змей, вползала во чрево его детища.

Во время представления Барнум постоянно перемещался по залу, не задерживаясь подолгу на одном месте. Начинал он обычно с ложи для почетных гостей. Там за бокалом шампанского Финеас представлял высоким гостям своих новичков, красочно расписывая их достоинства и предсказывая звездную карьеру. Потом, даже если новичок не был востребован самим Барнумом, он без труда находил место в одном из расплодившихся клонов. Таким образом, Финеас не только помогал неперспективным исполнителям, но и заодно решал проблему конкуренции. За своими артистами Барнум наблюдал уже из зрительного зала, постепенно, по мере приближения финала, спускаясь все ближе к манежу. Когда подходил момент его выступления, он появлялся на арене не из–за кулис, как остальные актеры, а из первых рядов, дружески подбадриваемый своими новыми знакомыми. Каждое представление Финеас повторял один и тот же путь, но еще никто не крикнул убийственную фразу: «Все это уже было». Даже он сам.

Вот только рано или поздно все заканчивается. У Барнума по этому поводу было всего лишь одно замечание, — он хотел, чтобы для него действительно закончилось все, все сразу. Не так уж и мало, если хорошо подумать, но Финеас умел договариваться.

«Все это уже было», — подумал Барнум, когда увидел в толпе эльфийского рыцаря. И эта мысль устроила тревожный перезвон в его голове. Финеас едва ли не в первый раз нарушил традицию и не появился в зале с началом представления. Вместо этого он закрылся в собственном кабинете и нарушил еще одно правило, — откупорил бутылку своей любимой дубовой настойки. «Все это уже было», — подумал Финеас, опрокидывая очередную порцию спиртного.

Настойка не пьянила его, а только помогла взять себя в руки. «Я знаю, что будет», — сказал сам себе Барнум, опорожнив бутылку.

Настало время выступления Барнума. Зрители и работники цирка по привычке высматривали Финеаса в зале. Осветитель не выдержал напряжения и привычным движением вырубил верхний свет. Мощные лучи прожекторов беспомощно заметались по рядам, слепя зрителей и подчеркивая необычность происходящего. Потом послышался нарастающий гул, словно откуда–то с невидимых верхних рядов на манеж накатывалась снежная лавина. Перепуганный осветитель без всяких указаний нервным рывком снова врубил основной свет. Ослепленная толпа на какое–то мгновение притихла. В этот момент и раздался истерический крик какой–то слишком впечатлительной и глазастой самки.