Дмитрий Хоменко - Идентификация эльфа

— Вот он, — заорала она, поднявшись со своего места и указывая рукой в направлении кулис. Через секунду сотни пар глаз уставились на Финеаса Барнума. Тот в свою очередь, как ни в чем не бывало, закурил сигарету и сделал несколько шагов вперед. Затем снова остановился и стал, прищурившись, кого–то высматривать в толпе. Первая попытка успехом не увенчалась, и огорченному Финеасу пришлось переключиться на ближайших к нему зрителей.

Многие из них были настоящими фанатами цирка и владельцами сезонных абонементов. Почти каждого из них Барнум знал лично и при каждом подходящем случае задействовал в своих выступлениях. Не оставил он их без внимания и в этот раз.

Для начала Финеас подошел к старухе–барсучихе, которая обычно наблюдала за всем происходящим с каменным выражением лица. При этом свои седовласые ноги она прятала под безразмерными гольфами и под креслом, а руки неизменно покоились на антикварной сумочке, доставшейся ей в наследство от бабушки. Можно было подумать, что в сумочке лежит что–то ценное, но благодаря Барнуму завсегдатаи цирка знали, что ничего кроме калькулятора, дневника из далекой молодости и старых вырезок из журнала «Не люблю готовить» там нет.

Сегодня барсучиха сидела в том же наряде и в той же позе, но с другим выражением лица. Точнее, этих выражений было два: сквозь презрительно–осуждающее то и дело прорывалось торжествующе–ехидное.

— У вас сегодня знаменательный день, Агнесса? — предположил Барнум и сделал очередную затяжку.

Барсучиха ничего не ответила, но сдерживать вырывающийся наружу восторг ей становилось все сложнее.

— У госпожи Агнессы сегодня знаменательный день, — обратился к ничего не понимающим соседям старухи Финеас. — Наконец–то произошло то, ради чего она так долго сюда приходила, — я упал в ее глазах, закурив сигарету в общественном месте. А она ведь давно уже говорила своим подругам, что они слишком хорошего мнения обо мне, что человек просто не может быть порядочным. Нет, конечно, госпожа Агнесса не только для этого покупала сезонный абонемент. Она еще и разные чудеса обожает, так что в цирк ходить не перестанет, а наоборот, будет посещать с еще большим удовольствием. Вот ведь в чем парадокс: законы природы, по ее мнению, нарушать можно, а общественные — нет.

Специально для старухи Барнум сделал еще несколько затяжек и, повернувшись спиной, направился к противоположным рядам. В центре манежа был устроен небольшой бассейн, который приходилось обходить, перемещаясь по арене. Но сегодня Финеас будто не заметил рукотворного водоема, — он пошел прямо по воде, едва касаясь ее поверхности. Зал застыл в изумлении. Даже на галерке было слышно, как выброшенный Барнумом окурок шлепнулся в воду.

— Мафусаил, дружище, рад видеть вас, мой тайный летописец. Хорошенько запоминайте все, что сегодня произойдет, — забывчивости потомки вам не простят, — обратился Финеас к перепуганному скунсу в первом ряду, готовому в любой момент испортить воздух. — Кстати, вы не заметили сегодня ничего необычного, например, эльфийского рыцаря в зале?

В этот момент скунс представлял собой живое воплощение отчаяния. Впервые он ничем не мог помочь своему кумиру. Мафусаил был настолько огорчен, что на миг потерял над собой контроль. Барнуму пришлось отступить на несколько шагов, тогда как соседям скунса деваться было некуда.

— Он здесь, — раздался откуда–то из верхних рядов торжествующий возглас, тут же подхваченный многоголосым эхом.

— Вот видите, вы зря нервничали, мой друг. В Либерии всегда найдется кому ответить на ваш вопрос, — успокоил Барнум скунса и только после этого посмотрел туда, где словно каменный истукан сидел молодой эльф в рыцарских доспехах ордена возвышенных.

— Не желаешь составить мне компанию? — громко спросил его Финеас.

Эльф не то что не ответил, а даже не шелохнулся. Меньше всего ему сейчас хотелось оказаться на манеже, да еще и в компании странного циркача. Но сила сотен пар глаз, требующих зрелища и направленных на эльфа, в конце концов, вытолкнула его на арену. Пока эльф не спеша и стараясь не смотреть по сторонам, спускался по ступенькам навстречу улыбающемуся Барнуму, тот незаметным движением подал сигнал своим подчиненным. Из–за кулис тут же вынесли два удобных кресла и поставили так, чтобы сидящим в них было видно весь зал. Через несколько мгновений циркач и рыцарь стали этими «сидящими».

— Как твое имя, юноша? — спросил Барнум.

— Вольфганг, — ответил эльф, усиленно разглядывавший что–то у себя под ногами.

— Наверное, так тебя назвал отец? — предположил Финеас, пытаясь понемногу разговорить своего собеседника.

— Нет, — отрицательно покачал головой тот. — Так меня нарекли братья–рыцари в замке. При рождении меня назвала мать. Марио, — в честь любимого героя–любовника из какой–то мыльной оперы. Отец не возражал. Он вообще никогда не возражал матушке, просто не догадывался об этом.

— Да уж, — задумчиво протянул Финеас. Потом собрался что–то добавить, но счел напрашивавшееся замечание нетактичным и вместо него назвал свое имя. — А меня зовут Финеас Барнум. Я владелец этого цирка.

Барнум сопроводил свои слова широким жестом. Эльф мгновенно уловил двусмысленность сказанного. Ему очень хотелось задать уточняющий вопрос, но пришлось ограничиться понимающей улыбкой. Это была первая улыбка Вольфганга за очень продолжительное время. Потом последовал первый взгляд в зал. А посмотрев, эльф долго не мог выйти из процесса созерцания. Он еще никогда не видел столько уродливых лиц одновременно.

— А отсюда все выглядит немного иначе, — произнес он вслух.

Барнум понял его без дополнительных разъяснений.

— Привыкай, — теперь так будет всегда. Так бывает, когда твое место на манеже, а не в зрительном зале.

— Вот уж никогда не мог подумать, что мое место среди клоунов, — иронично заметил эльф.

— Я же говорю, — твое место на манеже. А клоуны… — Финеас взял паузу, чтобы с грустью и сочувствием посмотреть на ничего не понимающих зрителей. — Весь этот мир создан клоуном. Так что…

— Мир прекрасен, — без фанатизма возразил ему Вольфганг.

— Возможно, мы говорим о разных мирах, — не стал спорить с ним Барнум. — Кстати, хотел спросить, что привело тебя в цирк. Твои «возвышенные» собратья не часто радуют нас своим присутствием.

— Мои родители несколько дней назад покинули Либерию. В доме чего–то стало не хватать, вот я и решил сходить в цирк.

— Ну и как, попустило?

— Даже чересчур.

Финеас и Вольфганг еще долго говорили о своем, непонятном для сотен зрителей. Наверное, благодаря этой непонятности в цирке и царила полная тишина. Кто–то усердно продолжал прислушиваться к словам, стараясь не пропустить тот момент, когда прозвучит что–то смешное. Кто–то делал вид, что все понимает и, заговорщицки ухмыляясь, наслаждается интеллектуальной беседой. Остальные просто молча поддерживали компанию. И только несколько существ не ждали ничего смешного, потому что действительно понимали, о чем речь и чувствовали себя очень неуютно в этой притихшей компании. В тот момент этим немногим ничего так не хотелось, как оказаться рядом с Финеасом и Вольфгангом, но они не решались даже просто встать и уйти.