Александр Косарев - Хроники мёртвого моря

– Сильная степень лучевого поражения, товарищ майор, обширный некроз тканей по всему телу и ярко выраженная дистрофия.

– Это они о ком говорят такое страшное? – подумал я, силясь разлепить опухшие веки. Но когда же мне удалось приоткрыть один глаз, я понял, о ком они говорили. Речь шла обо мне.

Дней через десять мне стало лучше, не столько из-за стараний докторов, сколько от пахучего и горчайшего снадобья, которое мне тайком давала пожилая кореянка, работавшая в нашей палате медсестрой. Прекратился бивший меня часами озноб, появился хоть какой-то аппетит и нормальный сон. Через три недели меня выписали, и вот, вчера я получил проездные документы и еду теперь домой. Остались от всего этого только шрамы. Старшина протянул ко мне свои густо иссеченные белыми полосками руки: – Да вот еще что. Он снял китель, встав в проходе купе подтянул к голове новую нательную рубаху и показал мне свою обнаженную спину. Я невольно содрогнулся. Чуть ниже левой лопатки почти во всю спину у старшины алел страшный ожог в виде двух концентрических кругов в центре которых находилась фигура, напоминающая треугольник со скошенными вершинами.

– И где же ты такое украшение заработал? – поинтересовался я, осторожно трогая пальцем рисунок. Мой собеседник одернул рубаху и уселся на полку.

– Мне кажется, это там, в карьере меня наградили. Что удивительно – кожа сзади не слезала и, вообще, я об этом узнал, только когда мылся в бане неделю назад, а раньше ничего такого не было и в помине.

– Странное дело, – пробормотал я, – А как же твой друг, с ним-то что сталось?

Светловолосый старшина насупился и вздохнул.

– Я у всех спрашивал, и в госпитале, и в военкомате. Никто ничего не знал, а может быть и не хотели говорить. Димка меня точно спас, а сам, может быть и до госпиталя не дотянул.

Он вытащил из кармана мятый платок, высморкался и сказал: – Давай, пожалуй, спать, слаб я еще пока.

Проснувшись назавтра часов в десять, я уже не увидел его на полке и спросил хлопотавших вокруг столика двух остальных моих попутчиков.

– Где же тот молчаливый старшина?

– А, это седой-то, – ответил один из них, – так он уже часа два как сошел на какой-то станции. Вроде бы плохо ему стало, даже санитаров вызвать пришлось. Вставай и ты, ефрейтор, скоро станция, харча прикупить надо, вставай скорее.

Ровно через шестнадцать часов двадцать пять минут после того как за его спиной захлопнулась дверь генеральского кабинета, осунувшийся и обросший свежей щетиной майор стоял у другой двери, двери КПП воинской части № 4335. Толкнув её истёртую до белизны ручку и тут же убедившись, что та заперта изнутри, Хромов отступил на шаг и поискал глазами кнопку звонка. Не найдя её просто забарабанил в забитую фанерой фрамугу кулаками. Время было раннее и он стучал довольно долго, прежде чем в помещении послышались шаркающие шаги и чей-то старческий голос осведомился о причине такого шума.

– Откройте, – требовательно крикнул Илья, – пакет из штаба округа.

– Паке-е-т? – удивились из-за двери. Пакеты здесь не принимают!

– А где же принимают? – ещё более грозно рявкнул майор.

– Так это, пожалуй что, со стороны улицы Савченко, – неторопливо ответствовал голос, – там и проезд для машин есть, там и пакеты…

Поняв, что здесь правды он не добьётся, Илья пустился в обход необозримо длинного щедро увешанного колючей проволокой бетонного забора. Улицу Савченко он обнаружил уже минут через пятнадцать, а ещё через десять его служебное удостоверение недоверчиво рассматривал заспанный дневальный на расположенной у главного корпуса проходной. Вернув документ и довольно толково рассказав, как пройти к дежурному по отделению, он предупредительно распахнул двери перед майором и указал пальцем в сторону одиноко горящей лампочки у одного из больничных парадных.

– Вам туда, товарищ майор, где свет горит, и держитесь на дороге правой стороны, слева лужа.

Дежурной по отделению оказалась очень миловидная рыжеволосая дива, в сильно укороченном халатике и с томной походкой ленивой и всеми обласканной кошки. Видимо на неё произвело сильное впечатление внезапное появление посланца из далёкой Москвы и она, даже не спрашивая у него документов, домовито захлопотала вокруг устало рухнувшего в единственное кресло Хромова, предлагая ему то чай с ликёром, то бритвенный прибор, то тёплую воду для умывания. Решив не отказываться ни от чего, Илья начал с чая, усадив рядом с собой за компанию и рыжеволосую.

– Инна Николаевна, – прочитал он изящную бирочку приколотую над левым карманчиком её халатика, – мне хотелось бы, пока есть время, узнать побольше о некоем Стрельцове, лежащем у вас кажется с…э-э, с… какого же года-то?

– Да, да, – защебетала та, – мгновенно поняв о ком идёт речь, – ну конечно, Сергей Юрьевич его зовут. Даже удивительно, что о нём кто-то вспомнил. По документам он у нас числится с восемьдесят первого года. А до этого он ещё где-то лежал, где, сейчас уже и не вспомню. Но, если это срочно, – сделала она робкую попытку приподняться.

Илья ловко удержал её за мягкую податливую руку.

– Не торопитесь Инночка, – устало произнёс он, – с бумагами ещё успеется. Вы мне пока о самом Стрельцове расскажите, желательно поподробнее.

– Хотя я здесь совсем недолго работаю, – кокетливо улыбнулась та, осторожным движением поправляя волосы, – но таких пациентов, как этот, не видела никогда. Он по большей части спит, просто как сурок какой-то, иной раз дня по три, четыре а то и по неделе. Его в палате даже «топтыгиным» прозвали за постоянный сон. Потом вдруг проснётся, сразу куда-то собираться начинает, какого-то Дмитрия всё спрашивает. Мол жив ли он, уцелел ли после какого-то взрыва. А у нас в городке никаких взрывов не было уже лет двадцать. Я ведь здесь и родилась, – ловко уклонилась она от обсуждаемого предмета, а училась в Красноярском медучилище. У нас ещё на курсе…

– Не отвлекайтесь, пожалуйста, – напомнил ей майор, – я ведь прошу рассказать только о Стрельцове.

– Ой, – смутилась та, – извините. Знаете, ночью тут так тоскливо, так одиноко… – при этом она так повела глазами, что даже смертельно уставшему и плохо соображающему майору стало ясно, что она совсем не против, развеять с ним своё вечернее одиночество.

– Инна, голубушка, – подлил он ей коньяка в почти остывший чай, – я не спал двое суток и неизвестно, когда ещё посплю, а завтра, то есть сегодня, мне уже лететь обратно…

– А это мы сейчас устроим, – радостно вспорхнула его собеседница, – у меня как раз утром освободилась одноместная палата, там нас никто не потревожит.

Илья, уже с трудом боровшийся со сном не обратил внимание на слово «нас» и решил, что действительно будет лучше не пороть горячку, и дождаться для расспросов более компетентных специалистов. Он тяжело поднялся с места и увлекаемый Инной вглубь коридора, вскоре добрался до расположенной в торцевой части здания небольшой палаты. Даже не успев толком раздеться, он упал на подушку и сквозь неодолимо накатывающий сон услышал только певучий голос медсестры освобождающей его от остатков одежды.