Надежда Федотова - Охота на гончих

– Целое столпотворение у тебя сегодня, Астрид, – сказала Тира, принимая из рук служанки чашу с медом. В воздухе поплыл аромат можжевеловых ягод. – Мужья жен позапирали – ни в лавку съездить, ни к подруге – языками почесать. К тебе-то отпустили, понятно, чай, несколько дружин на одном дворе толкутся, предупрежденные… И то вон половина соседок с охраной явилась. Как мы. Гуннар вообще пускать не хотел, но уговорили. Я-то, может, и перемоглась бы, а вот Дагмар извелась вся, сладу с ней нет!

– Мама! – пунцовея, возмутилась дочь.

Астрид понимающе улыбнулась. Жена Ингольфа Рыжего чуть приподняла брови:

– Извелась? Почему? Ведь не лето, без особой нужды на улицу и без запретов выходить неохота…

– Да кабы на улицу! – захихикала Тира. – Так-то бы и сени сгодились, да нынче не для кого туда бегать, а, Дагмар?

– Мама!

– Ну, ну, заколыхалась. Уж пару месяцев потерпеть не можешь, до свадьбы-то? Гляди, отец узнает – так твой Бьорн на конунговом подворье и останется, дай боги, чтоб здоровым. И не шипи на мать! Уж мы в свое время такого себе не позволяли.

– Ничего я ему не позволяю! – выпалила Дагмар. И, обведя взглядом смеющиеся лица старших женщин, поспешно уткнулась в свое вышивание.

Альвхильд сконфуженно потупилась. А Тира, с удовольствием сделав глоток сладкого меда, посмотрела на Нэрис:

– Ты, милая, не печалься так из-за платья. Покрой-то ладный, прямо по фигурке, уж лучше шерсть, да к лицу, чем шелка – да на корме трескаются!.. Астрид, помнишь, как в позапрошлом году мне Гуннар из похода обновок навез? И смех и грех!

Невестка конунга кивнула, в темных глазах запрыгали смешинки.

– Как не помнить. Бедняга потом теми шелками на сеновале вместо одеяла чуть не седмицу укрывался.

– Почему? – не утерпела Нэрис.

Дагмар захихикала:

– Здорово матушка тогда отца юбками по лицу отходила! Он ведь мало того, что ношеного навез да размером не подходящего, – так там не платья были, а срам один! Руки голые, плечи голые, грудь чуть ли не вся наружу…

Тира, кивнув, расхохоталась. И пояснила:

– Не иначе как веселый дом до нитки обобрал, дурачина. И девок тамошних как есть голышом оставил. Ну, понятно, дележ проспал, а гостинцы везти надо! Не по лавкам же с перепою шастать? Вот он, не отходя от стола… Ой, отозлилась – так смеялась три дня кряду!.. Но Гуннара на сеновал выставила, да. Чтоб вдругорядь головой думал. Уж и выспалась зато – за год целый!

Нэрис смутилась. О ночных подвигах ярла она уже была наслышана. Однако Альвхильд, которой тоже хотелось поговорить, намек на мужскую удаль Гуннара поняла по-своему.

– О, как я вас понимаю, – закивала она, сочувственно морща лоб, – этот храп – это просто какой-то кошмар! Вы не подумайте, я не в упрек вашему супругу, но… один Ингольф чего стоит, а уж когда их двое!.. Я с самого приезда глаз не смыкаю. Первый храпеть перестанет – второй тут как тут. И ведь громко-то как! Аж перегородки трясутся. Хорошо, что хмельного не пьют сейчас, – так бы и вовсе ни часочка не подремать, как тогда, после свадьбы…

Лицо красавицы омрачилось. Альвхильд запнулась и, не договорив, опустила глаза. Тира, внимавшая ей с легким недоумением, вопросительно посмотрела на Астрид. Невестка конунга чуть кивнула в ответ и коснулась пальцами руки своей гостьи:

– Ну, будет. Хочешь – я Гуннара поближе к главной двери переселю? Ему все равно, а тебе легче. Хочешь? Мне нетрудно.

– А у меня снотворные капли есть, – подхватила Нэрис, – очень действенные! Всего десяток на полпинты воды – и спать будете как уби… э-э… в общем, я вам вечером пришлю! Средство проверенное. Хоть весь дом храпеть хором будет – и не услышите даже.

– А Олаф вернется, – веско добавила Тира, – дак я уж ему все выскажу! И за то, что гостей узниками в дому держит, и за то, что из ярла надсмотрщика родному сыну сделал!.. Самому-то чего – паруса ветром надул да в море, а другие страдай! Тьфу!

Она воинственно передернула плечами. Потом взглянула на Альвхильд и добавила уже мягче:

– Ты прости Гуннара, милая. Знаю, как он может, – дома крыша дрожит иной раз, когда хозяин на берегу!.. Ты уж, Астрид, и правда метни ему лежанку к порогу. Не то ведь всех измучает. Сама-то как спишь?

– У меня сон крепкий, – сказала хозяйка большого дома. – А с ярлом я нынче же поговорю. Кстати, о каплях и прочих снадобьях – я тебе свежей настойки приготовила, не забудь забрать. На ужин ведь вы останетесь?

– Вряд ли, – мстительно обронила Дагмар, не простившая матери свой недавний конфуз. – Папенька небось от разлуки не похудеет, а вот кабанчик наш… Ай!

Получив от родительницы подзатыльник, девушка надула губы и умолкла. Тира в сердцах воткнула иголку в свое шитье:

– Смеется она! Над матерью смеется, нет чтоб самой от зеркала оторваться да в хлев зайти лишний раз! Для кого я кабана откармливаю, а? У кого свадьба вот-вот? Вырастила белоручку, никакой помощи, ехидство одно!

– Вот уж прямо, – едва слышно буркнула дочь. – Носится с тем свином как с писаной торбой, никто дверь в сарай и открыть не моги – застудишь, напугаешь, не тем накормишь… Ай-яй!

– Еще слово – домой отправлю, – припечатала Тира, потирая покрасневшую ладонь. – Совсем распустилась!.. Прости, Астрид. На ужин останусь, конечно. Мужа проведаю… А за настойку спасибо, большое моим ногам облегчение. Боли замучили.

Астрид обеспокоенно покачала головой.

– Должны были уменьшиться, – сказала она. – И опухоль тоже. Как в большой дом вернемся, я тебя посмотрю. Может, если покрепче настоять… Ты только осторожнее, помнишь? И если вдруг язвы появятся – отменяй сразу, не мешкая!

– Помню, помню, – успокоила Тира. Потом взглянула на остальных и неловко рассмеялась. – Ну, ладно. После обсудим, не при гостях же…

Невестка конунга с пониманием опустила ресницы, возвращаясь к своему вышиванию. Все последовали ее примеру. Нэрис, отложив спицу, распустила испорченный ряд и, накидывая петли заново, скосила глаза на Альвхильд. Та старательно орудовала иглой, но вид у нее был рассеянный. На высокий лоб набежали морщинки. «Что же тебя гнетет? – мысленно спросила Нэрис. – Уж не ярлов храп, это понятно… И не смерть падчерицы, не так ты ее и любила. Но кого же ты любишь настолько, что подозреваешь в убийстве – и молчишь?»

Еще одна петля соскользнула со спицы, испортив узор. Однако леди Мак-Лайон этого даже не заметила. Она смотрела на Альвхильд и думала, что молчание бывает разным. Не одна любовь порой отнимает язык. Иногда уста запечатывает долг. Или страх.

Зимой на севере темнеет рано, это верно. Давным-давно разъехались по домам соседки и подруги Астрид, отгремели котлы и ложки, дневной караул на подворье конунга сменился вечерним, а лорда Мак-Лайона все не было.