Вадим Тимошин - Слезы ангела мести

Зак, Зак… Если бы ты сдох от своих проклятых колёс, ты бы облегчил мне жизнь. Но нет, ты, упрямый сукин сын, цеплялся за свое никчемное существование, как увязший в зыбучих песках цепляется за каждую сухую травинку в надежде отвратить свою неминуемую гибель. И ты так же, как он, не смог бы избежать того, на что сам себя обрек.

Я достал из кармана своего пальто пузырек с синтетическим машинным маслом и обильно полил им ржавые дверные петли. Я хотел сделать сюрприз своей жертве, всё ещё надеясь, что мне повезёт, и сердце Зака остановится от испуга. Бесшумно сдвинув язычок замка силиконовой отмычкой, я медленно отворил дверь и увидел картину, омерзительнее которой могут быть лишь жирные тараканы в тарелке супа, чувствующие себя очень комфортно в заведениях вроде «Присядь, братец» или «Собачья жизнь». На сбитой из грубых досок кровати, кое-как обтянутой красной тканью, поверх которого лежала пожелтевшая от дешевого отбеливателя простынка, под двухсотфунтовой тушей Зака Уоррена барахталась, как жук, перевернутый на спину, китаянка лет тринадцати, чье тощее тельце не могло возбудить ни одного нормального мужчину. Но Зак не был нормальным. Наглотавшись своей дряни, он измывался над бедной девочкой, терзая ее плоть и нанося забившейся в угол душе неизлечимые раны. Китаянка рыдала, но её слезы, казалось, ещё больше распаляли желание в младшем Уоррене. Я не выдержал и пинком сшиб урода с девочки. Причём так удачно, что Зак выбил собой окно и полетел навстречу земле, истерически хохоча. Раздавшийся снизу грохот возвестил о конце полёта и поганой жизни бессердечной твари, папаша которой дорвался до власти и считал, что это его спасёт.

– Одевайся, – бросил я китаянке. – Ты меня не видела. Этот кретин перебрал с наркотой и выбросился в окно, поняла?

Девочка, дрожа от испуга, едва заметно кивнула. Я подобрал с пола её потёртый свитер цвета хаки и положил на кровать. Китаянка, наконец, осознала, что я пришёл не для того, чтобы надругаться над ней, и потянулась к одежде, не сводя, однако, с меня своих миндалевидных глаз.

– Вот деньги, – я достал из бумажника четыре сотни (за вычетом пятой – весь мой гонорар за это дельце). – Возьми, – я вложил банкноты в ее маленькую потную ладошку. – Выйдешь через чёрный ход, возьмёшь такси и поедешь в доки. Там найдёшь Томаса Чейса, он частенько ходит в Китай за товаром. Скажешь, что от меня. У него солидный должок, так что помочь не откажется. Обещаю, до конца недели ты уже будешь в своей стране. Договорились?

– Да, – тихо отозвалась девочка. – Спасибо вам, сэр.

Я улыбнулся ей и, повернувшись, пошел прочь из этой прогнившей изнутри обители порока. И улыбнулся вновь, когда, выйдя на улицу, увидел успевший остыть труп Зака в раскрытом мусорном баке. Такой гроб был ему к лицу.

Многие ошибочно полагают, что смерть – это страшная костлявая старуха в черном балахоне. Но настоящий цвет смерти – желтый. Листья желтеют по осени, выпуская в пучину забвенья жизнь, которую вдохнула в них природа. У старика желтеет кожа. Стены обветшалых домов становятся жёлтыми и начинают стонать от усталости, не в силах удержать тяжесть крыши, на которой всё так же, как вечность назад, воркуют голуби.

Мой дом был пропитан смертью в такой же степени, в какой и парами алкоголя. Лестница, ведущая в мой кабинет (впрочем, под столь громким названием следовало понимать единственную жилую комнату в этой обители упадка тела и духа), все еще довольно бодро справлялась с моим весом, но жалобно всхлипывала всякий раз, как я вёл за собой всё реже появлявшихся в этом уголке мира гостей.

Впрочем, одна такая гостья пребывала здесь уже достаточно долго, к счастью своему не посыпая солью гниющих ран моей обители. Её звали Элли. Всякий раз, когда я возвращался из мрака, становившегося гуще с каждым днем, она встречала меня сидя в кресле, которое раньше принадлежало Серджио. Встречала абсолютно голой. Соски ее больших грудей, казавшиеся всегда возбужденными, были подобны адским огненным стрелам, пронзавшим моё тело желанием. Ее гладкая кожа манила своим блеском в обманчивом свете фонарей, врывавшемся в окна. А если мой взгляд невзначай опускался к её бедрам…

Элли пришла в мой дом в поисках убежища. Обычно я не занимался подобными вещами, но ее соблазнительное тело, в тот день едва прикрытое коротеньким пальто, заставило мое животное начало одержать верх над здравым смыслом. Я приютил её, и она сполна отплатила мне за доброту.

Элли была детищем стародавнего социального проекта, названного «Спутницы». Суть его заключалась в создании искусственных женщин, лишённых всего того, чем прекрасный пол отпугивает мужчин. Сквозь призму лихолетья пороки слабого пола, превратившегося к сегодняшнему дню в большинстве своём в клан охотниц за большим куском мяса, стали в десятки раз заметнее. Назревал демографический спад. И вот кучка прыщавых умников, больше остальных обиженная избирательностью длинноногих красоток в выборе своего самца, разработала «спутниц», тех, кто мог сделать бесконечно сладкой жизнь любого парня или мужчины, независимо от размера кошелька или ступни. «Спутницы» не устраивали скандалов, у них не болела голова, они не смеялись над способностями своего мужчины в интимной сфере. И при этом могли иметь детей.

Проект просуществовал недолго. Церковь, оскорблённая столь грубым вмешательством в дела Всевышнего, потребовала законодательно запретить дальнейшую работу над «Спутницами». Если бы на долларе не было фразы «Мы верим в Бога», и эта фальшивая вера не впитывалась каждым гражданином страны с молоком матери, у идеальных женщин был бы шанс. Но им не повезло. Многих «спутниц» ликвидировали, остальные сумели скрыться и начать спокойную жизнь со случайными избранниками. Силовые подразделения, понимая абсурдность ситуации, были не слишком усердны в поисках искусственных женщин, а потом и вовсе махнули на них рукой.

И вот она – Элли, у меня на пороге. Её мужчина в припадке необоснованной ревности бросился на неё с ножом, и всё закончилось бы печально, не случись у ревнивца сердечный приступ. Опасаясь, что в смерти этого психа могут обвинить её, Элли пришла ко мне. Наверное, она посчитала, что моя справедливость честнее и надёжнее того, что может предложить закон отданной на растерзание мразям страны. Не буду лукавить, утверждая, что она ошибалась.

Я давно не жил с женщиной под одной крышей, и забыл, каково это – поступиться многими своими привычками ради того, чтобы просыпаться утром не в пасмурном одиночестве. Первые несколько недель было жутко тяжело прятать в несуществующий чулан ту половину Майка Гомеса, которая любую женщину свела бы в могилу. Ситуацию осложнял тот факт, что характер Элли был далек от заявленного разработчиками. Вместо идеальной женщины я получил безумно сексуальную, безумно истеричную и своенравную натуру, испытывающую одинаковое наслаждение от телесных ласк и от язвительных замечаний на мой счёт. Впрочем, разве не такой должна быть хорошая жена, сдавшая на «отлично» экзамен по очередному руководству к счастливой семейной жизни? Я не могу сказать, что наш с Кларой брак был без шероховатостей, что ясное небо над нашим домом никогда не рассекали молнии ссор и пустяковых обид, но Элли… Она возвела буйство страстей в абсолют, превратив мой дом из норы, куда я мог заползти, чтобы зализать раны, в распаханное артиллерийскими ударами поле боя.