Елизавета Дворецкая - Дракон восточного моря, кн. 1. Волк в ночи

Позади ложа Богини был небольшой черный проход, с еще одним факелом на стене. Старуха проскользнула туда легко, а Торвард шел осторожно, пригибаясь, чтобы не вмазаться лбом в камень и не озарить тьму подгорья искрами из глаз. Впереди горел еще факел, и он шел на свет, для верности ведя рукой по неровной каменной стене. Вся обычная земная жизнь уже осталась далеко позади, отгороженная непроницаемой стеной темноты, и душа, забыв повседневное, готовилась к новой встрече с божеством. Ему вспоминались собственные воинские испытания, когда подростка тринадцати лет с завязанными глазами завозят в дремучий лес и оставляют там, вооруженного одним ножом, а через трое суток, но не раньше, ждут дома, причем с головой собственноручно добытого крупного зверя. Клыки того кабана, которого он тогда добыл, Торвард до сих пор носил пришитыми на пояс и сейчас невольно прикоснулся к ним, чтобы убедиться, что они на месте. Вспоминались рассказы хирдманов, бывших с его отцом, Торбрандом конунгом, в том странном путешествии под горами Медного Леса, откуда они вышли живыми вопреки всякому вероятию. Вспоминались скупые рассказы матери о ее жизни в пещере великана Свальнира, и Торвард еще раз подивился способностям этой женщины, которая родилась от рабыни, но стала королевой, потому что обладала невероятной внутренней силой. Вспоминалось его посвящение в конунги, прошедшее в прекрасном яблоневом саду на острове Туаль, – его встреча с фрией Эрхиной, которая сыграла такую важную и недобрую роль в его судьбе. Мелькнул образ той юной богини из снов – и теперь она протягивала к нему руки, призывая в объятия и обещая одарить всем блаженством любви, и глаза ее, прекрасные, как звезды, сияли нежностью и страстью…

Образы и обрывки мыслей сменялись и накладывались друг на друга, порождая странные, неясные ощущения. Торварду казалось, что он, как бог, знает все и в то же время ничего. Ибо вселенная так велика и необъятна, что сам Один бесконечно познаёт ее в своем вечном духовном путешествии, и познанию этому нет конца…

Они вышли в еще одну пещеру, и здесь старуха остановилась.

– Садись. – Своей скрюченной рукой она указала на широкую скамью, покрытую шкурами.

Торвард сел, и старуха, ворча и охая, хватаясь за негнущуюся спину, опустилась рядом.

– Что тебе от меня нужно? – спросил Торвард.

– Я хочу, чтобы ты помог мне, – ответила она. Даже обращаясь к нему, старуха не поднимала глаз, и он почти не видел ее лица, только коричневый подбородок с двумя черными бородавками и седые космы, висящие из-под покрывала.

– Какая же беда с тобой приключилась? – размеренно, словно рассказывал сагу, спросил Торвард.

Будучи с детства приучен к обрядам, он сразу угадал, что обряд уже начался, и готов был выполнить все необходимое.

– Наложено на меня заклятье, что будут меня мучить болезни и угнетать старость, а земля острова Фидхенн останется мертвой и бесплодной, пока не придет сильный человек, который разрушит чары.

– Не знаю, хватит ли у меня сил, чтобы тебе помочь, но я готов попытаться, – Торвард уверенно повторял слова, которые еще в детстве слышал в сказаниях. – Что для этого нужно сделать?

– Для этого ты должен стать моим супругом и разделить со мной ложе этой ночью.

Торвард был ко многому готов, но не к этому. Поперхнувшись, он едва не рассмеялся. Он вообще-то предполагал, что его пошлют убивать какое-нибудь чудовище: скорее всего, ряженое, но можно и настоящее. Медведя или быка, например, такие обряды в разных местах есть.

– Ничего себе предложеньице! – вырвалось у него, хотя эти слова явно не годились для обряда. Не зря ему еще днем почудилось, что эта карга рассматривает его слишком уж женским взглядом.

– Я знаю, вид мой отвратителен для глаз, а голос неприятен для слуха, – продолжала старуха, пошевелившись на своем месте. – Но ведь не всегда я была такой! И мои щеки были румяны и гладки, как цветок шиповника среди камней летней порой, и мои волосы блистали, как золото, и красота моя служила украшением солнечного покоя. Мое имя было не Кальях, а звалась я Рианун, Королева Юности. И пока не снято мое заклятье, не будет на земле Фидхенн мира и изобилия. Я дам напиток, что поможет тебе одолеть отвращение.

Она встала и принесла с дальнего края скамьи широкую золотую чашу; взяв ее в руки, Торвард даже при тусклом отблеске факела увидел сияние узорного золота. Чашу наполняла непрозрачная жидкость рыжевато-красного оттенка, и он тут же вспомнил Напиток Власти, которым угощала его Эрхина в Доме Золотой Яблони. Как давно это было! Всего в прошлом году – и при этом в другой жизни. И на Туале эти обряды куда приятнее… А главное, там ему требовалось посвящение, без которого его власть не считалась бы признанной богами, а здесь ему не нужно ровно ничего – а только сам он нужен этому чучелу. Он и его темная мощь, кипящая в жилах и приносящая зло ему и всем вокруг. Старуха предлагала ему дать выход этой мощи, и это впервые кому-то пойдет на пользу. Стремясь хоть ненадолго обрести покой, Торвард даже не чувствовал особого отвращения при мысли о том, что для этого ему придется обнять морщинистый мешок костей. За полгода состояние священной ярости берсерка, боевого безумия, лишенного боя, настолько его измучило, что он согласился бы на что угодно.

– Мягким будет твое питье в королевской чаше – хмельной мед, и сладкий мед, и крепкий эль! – нараспев говорила старуха, подавая ему чашу. – Ибо тот, кто не убоится зла и мрака, кто вытерпит ради славы Богини тяжкий труд и страдание, того наградит она радостью и восторгом! Выпей это, мой возлюбленный, которого я избрала из всех, и да будет твоя ноша легка!

Завороженный заклинанием, чувствуя власть Богини в каждой частичке души, Торвард выпил сладковатый напиток с тревожным запахом; мельком вспомнились слухи, будто в Напиток Власти подмешивают кровь. Вкус был новый, незнакомый, не тот, что в Доме Золотой Яблони, – или он просто забыл? Его нынешнее приключение так разительно отличалось от прежнего, как отличалась эта темная, мрачная пещера от поляны цветущих яблонь и дома с косяками из позолоченной бронзы, как отличалась Эрхина, юная и прекраснейшая из женщин, сияющее лицо Богини, от этой старухи с согнутой спиной и кожей цвета глины. Так и жизнь его изменилась под гнетом проклятия, и сейчас Торвард всем существом ощущал, что попал именно туда, куда ему было положено попасть. Туда, где ему самое место.

Но напиток сразу ударил в голову: он не успел еще опустить чашу, как его охватил жар, в мыслях все смешалось, в глазах потемнело, но где-то внутри разрасталось ощущение тепла и яркого света. Кровь заиграла, всего его охватило чувство радости, восторженной любви к жизни во всех ее проявлениях. Богиня требовала от него любви, требовала, чтобы он поделился с этим убогим старым существом своей молодостью и мощью, как сам небесный бог-отец испокон века делится силой с бесплодной, унылой землей, делая ее плодовитой и прекрасной…