Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня, кн. 1: Ярость ночи

Конечно, притворяться урожденным рабом нет смысла: и осанка не та, и выражение глаз, и привычки, и разговор. Но, в конце концов, воины тоже иногда попадают в плен и бывают продаваемы в рабство. Время от времени случается… Вон, Ормкель до сих пор в драку лезет, если в чьих-то словах усмотрит намек на то, как сам оказался продан лет двенадцать назад, – однако же, при всей его доблести, с ним это было, и никакого чуда в этом нет. Если кто-то на Туале и спросит, как это случилось, всегда можно предъявить пару старых внушительных шрамов и выдать их за те самые «почти смертельные» раны, из-за которых воин и оказался в плену. То есть не своих шрамов, у него же будет внешность Коля… У того есть шрам на лице, из-за чего бровь выпрямлена… То, что в нем могут опознать бывшего воина, само по себе не опасно. А если кто-то там сумеет увидеть сквозь тот морок, который кюна Хёрдис наведет?

– Тебе надо будет научиться сдерживать себя и сохранять внутреннюю тишину ! – многозначительно произнесла кюна Хёрдис. – Это трудно, но если ты этому научишься, то победишь. И это умение тебе весьма пригодится в будущем. Ну, что ты нам скажешь?

Он увидит Эрхину… Он будет видеть ее, когда она не будет и подозревать об этом. И он, может быть, узнает, кто же она такая – та прекрасная, как зимняя звезда, богиня из сада цветущих яблонь, к которой он сватался, или та мстительная и неблагодарная ведьма, которая ударом в спину отплатила ему за любовь. В его сознании было как бы два ее образа, к которым он относился по-разному. Если все это разорение вдруг окажется недоразумением, чьей-то чужой злой волей – он готов был простить ее и даже снова предложить ей свою любовь. А если он с любовью все-таки ошибся и она – не та, в которую он влюбился, – тогда месть будет его правом и даже его непременной обязанностью. Оскорбление, нанесенное Аскефьорду, ни в коем случае нельзя забыть. Он просто не имеет права прощать такое, как мужчина и тем более как конунг. А конунг должен идти впереди… И не зря его поднимали на щите в тот осенний, озаренный факелами темный вечер.

– Должен же я что-то предпринять, – наконец ответил Торвард. – И если вы, двое первых мудрецов Аскефьорда, не придумали ничего лучше… Я согласен.

Обогнув Острый мыс, корабли Бергвида Черной Шкуры двигались на север, вдоль восточного побережья Квиттинга. Местные жители в страхе разбегались, завидев черный корабль с бычьей головой на носу, в последние десять лет ставший ужасом и проклятьем здешних мест. Но в этот раз Бергвид был настроен очень миролюбиво и на всем пути не совершил даже ни одного «берегового набега» [16] Ина­че – бе­ре­го­вой удар – спо­соб до­бы­чи про­до­воль­ст­вия, при ко­то­ром ви­кин­ги при­ста­ва­ли к бе­ре­гу воз­ле чу­жо­го ста­да, за­би­ва­ли столь­ко ско­та, сколь­ко мог­ли съесть, и ухо­ди­ли. , обходясь собственными припасами. Слух о его приближении быстро достиг хёвдинга Квиттингского Востока, и к тому времени как «Черный Бык» приблизился к Тингвалю, Даг Кремневый уже собрал не очень большое, но надежное войско. К счастью, оно не понадобилось. Бергвид Черная Шкура вошел в Хравнефьорд с белым щитом на мачте, и от удивления восточные квитты чуть не выронили свое оружие: «Черного Быка» под знаком мира не видел еще никто и никогда. Сам Бергвид стоял на носу в своем черном плаще из бычьей шкуры и в шлеме, опираясь на копье, но на берег сошел с важным и ничуть не воинственным видом.

– Рад приветствовать тебя в Хравнефьорде, родич, Бергвид сын Стюрмира! – сказал, выйдя ему навстречу, Даг хёвдинг, но и голос, и весь вид его выражал не радость, а только безграничное изумление с примесью недоверия.

– И я рад застать тебя в благополучии! – важно ответил Бергвид. – Я приехал говорить с тобой и с твоим родом о том, что восстановит честь и благополучие всех квиттов!

Даг никогда не питал к Бергвиду большого доверия, но тот как-никак приходился родичем его жене, фру Борглинде, и уже поэтому хозяин Тингваля считал своим первым долгом оказывать ему всяческое гостеприимство, помощь и поддержку. В усадьбу спешно послали гонца, и, когда Даг и Бергвид с обеими дружинами приблизились, фру Борглинда, с изумлением на круглом румяном лице, вышла встречать родича с рогом пива.

Поднабравшись с годами кое-какой учтивости, Бергвид не спешил открывать цель своего приезда. Сидя в гриднице, он учтиво беседовал с Дагом о новостях, из которых главной была, конечно, смерть Торбранда конунга. О ней здесь знали во всех подробностях, вплоть до поминальной песни, которую сочинил к погребению знатный слэттенландский скальд, Скельвир Медвежий Дух. Но, на счастье любопытных, Бергвид привез с собой сестру Хильду, и от нее-то фру Борглинда с дочерью Хельгой еще до вечера узнали, что произошло на озере Фрейра и с чем приехали неожиданные гости.

Увидев на вечернем пиру кубок Дракон Памяти, фру Борглинда так разволновалась, что даже заплакала. В последний раз она встречалась с ним лет двадцать пять назад, еще когда Бергвид был трехлетним ребенком, а она сама – молоденькой девушкой, жившей в усадьбе Лейрингов на Остром мысу – той самой усадьбе, обугленные развалины которой давно уже скрылись под мхом и кустарником. В этом кубке была древняя слава рода Лейрингов, слава Асугисаля Удачливого, первого из ярлов Острого мыса, который принес когда-то этот кубок из Медного Леса – существовала целая песнь о том, как он добыл его из пещеры великана, и фру Борглинда когда-то пела ее своим детям. И в нем же было мучительное унижение тех двух последних лет, которые Лейринги прожили под властью фьяллей. В золоте его днища навек задержался отсвет того страшного пожара, в котором сгорела усадьба Лейрингов. И чьи руки вынесли кубок из огня, как он попал в курган оборотня в Граннланде – этого не знал никто. Фру Борглинда то плакала, осторожно поглаживая Дракон Памяти кончиками пальцев, то вдруг прикусывала губу и отводила взгляд от Бергвида. Ведь ее родной брат, Хагир Синеглазый, тот, что вынес кубок из кургана оборотня, так и не узнал толком, как этого кубка лишился… Он был убежден, что Бергвид попросту украл у него Дракон Памяти, чтобы отдать его ведьме из Медного Леса… Намекнуть об этом Бергвиду, тоже своему родичу, фру Борглинда не могла, а тот сидел и пил пиво из чудесного кубка с таким важным видом, словно сам добыл его у великана Свальнира, притом только на днях.

Речи его о мести осиротевшим фьяллям с большим вниманием выслушивались хёльдами восточных квиттов, которые собрались сюда, в Тингваль, намереваясь обороняться от самого же Бергвида. Теперь же многим казалось, что он говорит дельные вещи, хотя Даг хёвдинг его не поддерживал.

– Я не могу запретить людям идти в поход, где они надеются найти добычу и славу, но сам я не обещаю присоединиться! – сразу сказал он. – Это только кажется, что Фьялленланд теперь беззащитен! Я хорошо знаю Торварда яр… Торварда конунга. Он – отличный воин и очень сильный человек. У него сильнейшая удача, одна из самых сильных, что мне встречались. Одолеть его не легче, чем самого Торбранда. Их родовой дух-покровитель – валькирия Регинлейв. Чья удача пересилит его удачу?