Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня, кн. 1: Ярость ночи

– Он – такой человек! – со сдержанным осуждением произнесла Дер Грейне, слегка кивнув в сторону опушки, где остался Ниамор. – Держись от него подальше. Ты понимаешь?

– Да я не маленькая! – отозвалась Сэла. Не ее было учить, как и от чего должна оберегать себя молодая привлекательная девушка.

Но тут вдруг из-за берез выступила еще одна рослая фигура. Бран сын Ниамора, в праздничной желтой шелковой рубахе с золотым шитьем, с тремя золотыми ожерельями на груди, с поясом в золоченых бляшках, загородил им дорогу. Нарядный, с распущенными светлыми волосами, под которыми спрятались торчащие уши, он выглядел не так уж плохо, но его лицо с заостренными чертами сейчас было не по-праздничному сурово и обеспокоенно. Как мельком подумала Сэла, он походил на светлого альва, идущего на войну.

Не говоря ни слова, Бран схватил Сэлу за руку, оторвал от Дер Грейне и потащил за собой; на ходу обернувшись, Сэла махнула подруге рукой: мол, с этим-то я сама справлюсь! Сегодня она уже устала от приключений, но Бран не внушал ей никаких опасений.

Утащив ее в дальний конец рощи, где лишь за некоторыми деревьями мелькали цветные фигуры парочек, увлеченных своими делами, Бран остановился, взял Сэлу за плечи и прижал к толстой березе. Она смотрела на него с вызывающим любопытством: с тех пор как она стала собственностью фрии, все его внимание ограничивалось потаенными взглядами, и впервые он так откровенно показал, что она ему небезразлична. Похоже, Дер Грейне, подозревавшая, что он влюблен в Сэлу, не так уж ошибалась.

– Я все видел! – заявил Бран, мрачно глядя ей в лицо.

– Правда? – невинно осведомилась Сэла. – Тогда отвечай: какого цвета была рубашка Лойга, когда он ехал с Ки Хиллаином на колеснице ловить волшебных птиц? [24] Сце­на из ска­за­ния «Бо­лезнь Ку­ху­ли­на».

Бран опешил: умением понимать шутки он не отличался.

– Я видел, как ты шепталась с этим вонючим рабом! – снова начал он.

– Во-первых, он вовсе не вонючий, а ты не нюхал, так нечего возводить на людей напраслину! – живо отозвалась Сэла. На самом деле она снова забеспокоилась: а вдруг он не только видел, но и слышал слишком много? – А во-вторых, какое тебе дело? По какому праву ты лезешь в мои дела?

– Ты позоришь сама себя, когда позволяешь грязному рабу тебя обнимать! – с пылким негодованием отвечал Бран, пропустив второй вопрос мимо ушей. – Королевская дочь – пример чистоты, нерушимый запрет, как говорили древние!

– Ха! Королевская дочь! – передразнила Сэла, почти жалея, что всего смысла ее смеха он не может понять. Разница между нею и первым из ее сегодняшних собеседников и впрямь была велика, но совсем не так, как думал Бран, а с точностью до наоборот. – Я тоже рабыня!

– Ты – дочь конунга!

– Я – пленница, я – рабыня, и, между прочим, по твоей милости! Ты взял меня в плен, ты увез меня из дома, а потом ты же и подарил меня фрие! И не рассказывай мне, что тебя заботит моя честь! Ты достаточно показал, как я дорога тебе, когда подарил меня ей! Подарил, как собаку… Нет, из-за одной крошечной собачки, помнится, в древние времена целая война разыгралась, а ты подарил меня запросто, как цветочек из-под ног! И теперь не твое дело следить, кто меня обнимает! Нет у тебя никаких прав мне указывать! Что, съел? – не удержавшись, добавила она любимую колючку Аскефьорда, хотя дочери конунга, быть может, так говорить не очень пристало.

Бран даже растерялся, не зная, как на это отвечать. Должно быть, вид бывшей его пленницы в объятиях чужеземного раба заставил его осознать всю глубину совершенной глупости. Ведь даже упрекнуть ее он теперь не имел права!

Хватка его ослабла, и Сэла высвободилась, мстительно сверкая глазами.

– Но… что я мог сделать? – тихо спросил Бран, и при звуке этого несчастного голоса Сэле стало его жаль: он и в самом деле был искренне огорчен. – Как я мог не подарить, если она сама захотела…

– А так! Не отдавать – и все! Ты мужчина, в конце концов? У нас во Фьялленланде мужчины не позволяют, чтобы женщины ими вертели и вымогали себе лучшую часть добычи, да еще с таким видом, будто делают одолжение!

– Что ты говоришь! – Бран смотрел на нее с откровенным ужасом: ни в одной битве его так не пугали. – Она – Богиня…

– Да не она – Богиня, а Богиня – она! Иногда, когда Богине этого захочется! Пойми же ты, умная голова! И чему вас тут столько лет учили! А она – женщина, как и все. Ты вот напялил эту рубашку, – для наглядности Сэла дернула Брана за желтый шелковый рукав, – и все видят, что рубашка как бы часть тебя. Потом ты ее снимешь, а она вдруг заявит, что она и есть Бран сын Ниамора! Как бы тебе это понравилось и как бы ты доверил рубашке говорить от твоего имени!

– Но это совсем разное… – бормотал ошарашенный Бран, который просто не мог думать о фрие Эрхине как о всего лишь «снятой рубашке» богини. – Я не мог ей отказать.

Как и любой из туалов, он настолько привык повиноваться фрие не раздумывая, что подарил бы ей и собственную голову, если бы она пожелала. В глазах же Сэлы эта уступчивость выглядела позорным малодушием, и Бран, по слабости уступивший чужой причуде то, что ему самому было истинно дорого, не заслуживал даже жалости. Она презирала мужчин, которые позволяют женщине вертеть собой, и так же презирала бы того, кто лег бы под ее собственный башмак.

– Продолжай в том же духе, расстилайся ей под ноги! – ядовито напутствовала она. – Ведь Богиня сама выбирает своих возлюбленных – может быть, она еще выберет тебя когда-нибудь! Когда наиграется с твоим отцом!

– Нет! – Бран наконец поднял голову и посмотрел ей в лицо. В его светлых глазах была отчаянная решимость, а досадное упоминание об отце помогло справиться с колебаниями. – Я готов… готов… если ты хочешь… бежать с тобой! Я увезу тебя хоть сегодня! Ты не будешь больше рабыней! Ты будешь жить в том почете, какой заслужила твоим рождением!

– А теперь я должна взять тебя за уши и сказать что-то вроде: «Стыд и позор на твои уши, если ты меня не уведешь с собой?» – с устало-насмешливым видом ответила Сэла, намекая на грустное сказание о Дейрдре и Найси.

– Зачем ты смеешься? – с обидой и гневом ответил Бран. – Я люблю тебя! Я возьму тебя в жены!

– А куда мы денемся на острове? Чтобы, как те двое, «не есть на том же месте, где готовили еду, и не спать там же, где ели»? [25] Име­ют­ся в ви­ду Ди­ар­майд и Грай­не, влюб­лен­ные бег­ле­цы из ши­ро­ко из­вест­но­го ска­за­ния. И чтобы по ночам ты только «оберегал мой сон», не более того, так что и само бегство становится бессмысленным? – поддразнивала она, думая, что последнее как раз должно возмущать именно Брана.

– Не обязательно оставаться здесь. У меня есть корабль. Мы можем уплыть на Эриу.