Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— О, снова пожиратели. Кто это?

— Не знаю. — Длинные реснички печально вспорхнули, раздался искренний вздох. — Про них стараются не говорить. Судя по слову, что-то очень страшное.

Сзади закашлялась Тома. Я сам едва не подавился.

Придерживая коня, с нами поравнялась царисса Дарья.

— Развлекаемся, молодежь?

Интересно, какого ответа она ждала. Все притихли. Титул собеседницы давил сильнее возраста.

— Зарина, погуляй.

Младшую Варфоломеину как ветром сдуло.

— Давно? — упало с уст цариссы.

— Что? — не поняли мы.

— Прибыли.

— Вчера.

— Почему к Варфоломее? Причалом ныне Евпраксия заведует.

— Так получилось.

Не выдавать же путаную сагу со многими неизвестными и незаконно спасенными.

— Разберемся, — задумчиво проговорила царисса. — По дому соскучились? Как там сейчас?

Что за запрет, который все норовят нарушить?

— Рискнете слушать ангелов?

— А-а, «Алле хвала»? — понятливо сощурилась и с загадочной полуулыбкой кивнула царисса. — Ладно, придет время, поговорим.

— Вы сказали «сейчас»? — вдруг дошло до меня.

— Я? — удивленно вздернула брови царисса. — И что?

— То есть, как было раньше…

— Уймись, ангелочек. Твое дело знаниями питаться, а не глупые вопросы задавать. Спрос за которые бьет больно и неожиданно.

Потом был привал на обед, снова овощи, и снова обалденно вкусно. Климат способствовал вегетарианству. Кашеварили бойники. Расположилась наша команда у дороги, иногда здороваясь с проезжавшими отрядами легких всадников или желто-плащных тяжеловооруженных царберов. Редкие одиночки неслись во весь опор, времени на церемонии у них не было. Тяжело проскрипело несколько тележных караванов. Жутко напылили группы пеших крепостных, перемещавшихся, как выяснилось, с поля на поле. Те и другие в сопровождении войников либо царберов, Военные салютовали нам… скорее, цариссе Дарье, оружием, мы в ответ вежливо кивали.

Один раз в сопровождении шикарной свиты проехала… нет, торжественно проследовала пожилая женщина на роскошно убранном коне. Ее приветствовали особенно рьяно.

— Царыня Мефодия, — шепнула прилипшая банным листом заложница, совсем не оставлявшая в одиночестве. — Лучший страж вотчины целого поколения. Живая легенда.

Зарина со взрослой ответственностью исполняла возложенную обязанность. Аж страшно становилось, до чего может дойти. В туалет-то отпустит?

Слово «царыня» царапнуло слух и ничего не сообщило мозгу. Дама была почтенная, весьма в летах, но тоже в латах. На шлеме царыни корона казалась такой же, как у цариссы. Возможно, чуточку другой формы или из другого металла. Издали разницы не видно.

Царисса Дарья и вместе с ней автоматически все присутствовавшие почтительно поднялись.

— Приветствую, царыня, — выкрикнула царисса не сбавлявшему ход каравану.

— И тебе мое почтение, — донесся отклик.

Несмотря на возраст, голос был моложав и звонок.

— Какими судьбами?

— В сестырь, Дашенька. Дома дочка справляется, вмешательства не одобряет, а то, что у меня за них сердце кровью обливается, не понимает. Гоняет, как назойливую муху, того и гляди, прибьет. Езжай, говорит, от греха подальше. Я и поехала.

— На совет?

Царыня фыркнула с не свойственным старости озорством:

— Достали эти заседания, скоро зад сотрется до желудка, в продолжение скамьи превращусь. Нет, на этот раз паломничаю.

Далекое лицо огорошило подобием ухмылки, в уголках глаз цариссы тоже промелькнули шаловливые искорки, словно царыня в ночной клуб собралась, оторваться по полной. Неужели в верхах смеются над священными ритуалами, пусть и чуждыми моему миропониманию? Даже не скрывают. Вот тебе и Аллехвала.

— Сестырь… это вроде женского монастыря? — провернув гигантскую мозговую работу, шепнул я Зарине.

Лицо царевны с недоуменно открывшимся ртом застыло в полном непонимании.

— Что?

— Ничего, — вздохнул я.

— У вас же храм под боком? — удивленно вопрошала царисса царыню.

— За новыми впечатлениями, Дашенька. Одни и те же рожи, одни и те же слова — какие чувства они могут вызвать, кроме изжоги? А других у нас не водится. Сама понимаешь, в моем возрасте…

Караван ушел.

С обеда выехали в том же порядке, как остановились: царисса Дарья вновь сопутствовала ангелам. Свита чуточку уменьшилась (один из царевичей с двумя войниками ускакал вперед) и почти сразу более чем восстановилась: в сопровождении тройки бойников прибавилась нагнавшая войница в тех же зелено-оранжевых тонах свиты Дарьи.

Местность красотами не баловала. Поля, снова поля и опять поля. Дорога разрезала их насквозь, ни разу не изогнувшись. Кони растянувшейся колонны сонно перебирали копытами, всадники подремывали.

— Царыня — это кто? Чем отличается от цариссы по иерархии? — спросил я при первой возможности. — Выше, ниже? Или не по иерархии, а по возрасту? Молодая — царисса, старая — царыня? Или по местности? К примеру, у нас главный начальник — царь, у кого-то король, у племени вождь, у кого-то, как у нас сейчас, президент. Названия разные, функция одна. И, в конце концов, чей муж здесь называется царь?

— Слишком много слишком глупых вопросов, — с неожиданным неудовольствием отмахнулась ехавшая бок о бок со мною царисса. — Придет время, узнаешь. Все узнаешь. А не придет…

С неприятным намеком она умолкла, оставив меня в размышлениях о жизни — изменившейся за сутки настолько, что прямо не знаю. Ничего не знаю. Ничего не понимаю. Но понять хочу.

Однообразие абсолютно похожих друг на друга пейзажей утомляло. Глаза хотели нового. А желания иногда имеют свойство сбываться.

— Что это? — Я рассмотрел впереди нечто необычное.

Издалека небольшой лесок показался привычной лесополосой, защищавшей урожаи от ветра. Но чем ближе «лесополоса» становилась, тем быстрее убежденность в этом рассеивалась.

Царисса, долгое время задумчиво разглядывавшая нас, ответила:

— Поселок.

И снова погрузилась в непонятные размышления.

Да, на деревьях жили люди. Сколотили хибарки, сделали шалаши, натянули гамаки. Перекидные лестницы соединяли жилье сложными, но верными дорогами.

— От волков? — догадался я, вглядываясь в невиданные конструкции.

— Крестьяне, — последовал показавшийся не связанным с вопросом ответ, сопровожденный весомым кивком.

В ответе сквозило отношение — снисходительность богини к людишкам, без чьих подношений, жертв и поклонения тоскливо и голодно.

Позже мы увидели и самих крестьян, работавших в поле. Гордей был прав: они старались держаться минимум по трое, бессознательно кучковались, даже когда не требовалось. На поясах висели ножи. У некоторых — дубинки или топорики. Обитый металлом плуг вгрызался в почву, буксиром работала измученная кляча. Понятно, лучшие кони уходят знати и военным. Все как обычно, как всегда было, есть и будет..