Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Что? — резко обернулась девушка.

Черт. Мое лицо мотнулось в сторону стены и принялось ее сосредоточенно изучать. Кстати, если до сих пор Зарина была в моих глазах мелкой, надоедливой, странной, но при этом — главное — девчонкой, то теперь я называю ее девушкой. Она не ребенок, просто низенькая. Я вот тоже не мальчик, а тинейджер. Подросток, парень, юноша, молодой человек, как больше нравится. А моя соседка — полноценная девушка. Яркая. Очаровательная. Красивая. В общем… соблазнительная. Вот. Выговорил. Все, что отличает взрослую девушку от девочки, у Зарины присутствовало. И выглядело бесподобно. Аж дух захватило.

— Белье, — безвольно повторил я, отворачивая пылающее лицо.

— Вот оно. — Тон был недоумевающий, тонкая рука указала на простыню.

Издевается? Как можно не понять о чем речь?

— Нижнее белье, — вытолкнуло мое горло.

Лучше бы оставило внутри. Зарина без зазрения совести шагнула ко мне. Босые ноги пришлепали по тесаному полу, правая ладонь задрала верхнюю простыню моего лежака, левая ткнула в нижнюю:

— Да вот же. Смотри, показываю!

Боковым зрением я видел. Видел прекрасно. Но видел больше, чем требовало воспитание. Соседка, которую это нисколько не смущало, требовательно ждала. Пришлось повернуть голову и кратко кивнуть склонившемуся надо мной созданию. Посчитав недоразумение исчерпанным, Зарина выпрямилась, ее руки задумчиво сложились на раскосой глазастой груди.

— А-а, поняла, у вас это называется по-другому. Тебе надо привыкать. Вот эта вещь у нас, — ее опустившаяся ладонь вновь подхватила и вздернула к моим глазам простыню, — называется простыней.

Я подавил нервный смешок.

— У нас тоже.

Девушка всплеснула руками:

— Тогда почему же…

— Заринка, мать твою-мою-нашу! — раздался вопль в соседней комнате, слышимый, наверное, и на Святом причале.

Не описать моей радости печатными словами. Еще не оказывался в столь позорной ситуации, когда мысли увязают, как мухи в меде, оставшийся без высшего командования язык мелет чушь, а глаза требуют оградить от потрясающего организм (именно так) зрелища… и одновременно не желают уводиться в сторону.

— Заринка, в гроб тебе гвозди по самые дыни и колючку в арбуз! — донеслось уже ближе.

Говорят, смена деятельности — лучший отдых. А для бурлящих эмоций нет ничего лучше смены их вектора.

— У вас пользуются гробами? — Удивление поползло из меня, как бока из заниженных джинсов чересчур уверенной в себе дамы Бальзаковского возраста.

Зрелище похорон самоотверженного бойника до сих пор стояло в глазах. Никакими гробами там не пахло.

— Чем? Какими гробами? — Златокудрая соседка расшнуровала завязку своих галифе, без единой тени сомнения стянула их, поочередно подняв ноги, и безмятежно прошла к своей котомке.

Меня снова бросило в дрожь. Если здесь столь вольные нравы…

— Карина сейчас крикнула… — судорожно напомнил я происхождение темы разговора.

Как бы еще намекнуть насчет моей неготовности к подобной простоте и близости к природе. В моем мире разнополых учеников не селят в одной комнате, и у нас посторонние стесняются ходить друг перед другом даже в нижнем белье. Даже. А не. И если тут все так же и дальше, а то и не так, то… ух.

— Это кто-то из ангелов употреблял, — не прерывая занятий по переоблачению, пояснила Зарина.

Она расправила бесцветные шаровары, взгляд придирчиво пробежался сверху донизу, руки зачем-то встряхнули свежевыглаженную вещь. Лишь после такого длинного ритуала ее ноги влезли в подставленные штанины. На вопли сестры девушка внимания не обращала. Привыкла.

Проделав аналогичные действа и пассы с рубахой, она добавила про гробы:

— Обычное непонятное слово, чтобы в перемешивании с другими изобразить возмущение.

Олицетворение этого возмущения чуть не вынесло нашу дверь, у которой даже не нашлось звука выразить свои недовольство и презрение. С легким присвистом дверь отлетела к самой стене и обиженно заткнулась.

Карина уже переоделась. Рубаха сходилась на пупке узлом, что выглядело дерзко и фривольно. Правильнее было застегнуть на тесемочки и заправить в шаровары, либо оставить навыпуск, либо оставить и перетянуть поясом. Но бедовая девка выбрала то, что выбрала. Без шлема она оказалась короткостриженной шатенкой, совсем не похожей в этом на младшую сестру.

— Заринка, чтоб тебя пожиратели пожрали и человолки отчеловолчили, где мой трофейный нож, сукина дочь?

Это уже слишком.

— Вас не учили стучаться? — предельно спокойно осведомился я из своего положения лежа.

— Заткнись, вошь небесная, не с тобой говорят. — Зло зыркнув, Карина отвернулась к моей маленькой соседке. — А ну, иди сюда, мерзость подноготная…

— Это не твой нож, он ангельский! Милослава у ангела отобрала!

— Мой. Я его заслужила. Не тебе решать.

— Вспомни заповедь: не возжелай жены и дома ближнего своего, и другого имущества, — пошла Зарина на последнее средство логического убеждения.

В битве логики с яростью у первой не было шансов. Большое тело надвигалось на маленькое как бандитский джип на детский велосипед. Последствия встречи угадывались со стопроцентным результатом.

— Тысяча извинений, мадемуазель, но не пойти бы вам отсюда на хрен? — сказал мой принявший вертикальное положение организм.

— Что-о?

Это как если бы я похлопал по плечу человеколюбивого — в плане покушать — инопланетного монстра и он обернулся. Ощущения — не передать словами.

— Вообще-то я не бью девчонок, — на всякий случай сообщил я. Вдруг сработает?

Нет. Здесь собирались бить меня и бить больно.

— Это я девчонка? — зловеще загрохотала Карина.

Озверевшая машина для убийства, натренированная донельзя, сделала шаг вперед. Ее руки приготовились рвать, что гнется, и крошить, что ломается.

— Кариночка, опомнись. — Зарина выдала «молитву встречи»: — «Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь». Закон, Карина! Преступивший закон сознательно ставит себя вне общества, общество обязано ответить тем же!

Хорошо же им вдолбили, от зубов отскакивает.

— Отдайте нож, и я уйду, — снизила тон Карина.

Вроде как сменила гнев на милость.

— Это мой нож, — сказал я.

— Это мой нож!

Выкрик слился с броском. Драка с натренированной шестнадцатилетней убийцей меня не вдохновляла, шансы уходили в глубокий минус. Победить можно лишь неожиданностью или тем, что здесь неизвестно. Но чем?

Уже чувствуя, как клещи рук сходятся на шее, я ткнул прямой ладонью в открытую всем ветрам диафрагму или, выражаясь проще, «под дых». Карина поперхнулась, согнулась пополам и гулко поцеловала пол.