Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Только не выдать бы себя ненароком, чтоб не разрушить привалившее счастье.

Сквозь сон проник визг родной двери. Вспыхнула внутренняя лампочка тревоги.

Мозг сработал как часы. Машинально вскинутая ладонь убедилась: я укрыт. Засыпая, натянул простыню автоматически. Хороший рефлекс.

Ресницы шпионски приотворились: ничего необычного, это Зарина, как и предполагал, вернулась с дежурства. Последовал мгновенный поворот спиной к ее лежаку, чтобы видела: сплю. Не кантовать.

Зря. Она поняла, что разбудила.

— Уф, под вечер зябко стало, — принялась она разговаривать с телом, которое только притворяется спящим.

Шаги двинулись по кругу. Снимаемые латы поочередно звякнули на табурете, и моя чудная соседушка вернулась к своему месту.

— Подмерзла. Можно погреться?

Подвернутая под меня простыня с усилием поехала в сторону, вытащившая ее девушка собралась нырнуть внутрь.

Миссия в опасности! Мои уши могли плавить металл. Как Зарина не видела их разорвавшего тьму пылающего света?

— Нет! — вскрикнул я, отталкивая непрошенную гостью задом и запахиваясь обратно.

— Жадина-лошадина, — обиженно проговорила Зарина. — Я бы пустила. Мы с Кариной все время друг дружку грели, пока жили в одной комнате.

Отвернувшись, она быстро успокоилась, носик размеренно засопел.

Не знаю, сколько прошло времени. Грезы, в которых витал, наполняли жизнь смыслом, а смысл — жизнью. Чудеса происходили, мечты сбывались, и это было божественно. Проснуться заставило странное ощущение. Что-то происходит. Что-то неправильное. Настолько неправильное, что я даже проснулся, а такое бывает нечасто. То есть, вообще в первый раз.

Быстрый взгляд на дверь: закрыто.

На окно: ничего. Ни движения, ни звука.

Вбок: второй лежак пуст.

В ноги… Вот!

Стоит, не шелохнется. Как статуя. До боли знакомое приведение, обмотанное простыней. Голые ноги — на полу, уже порядком подмерзшие. И над всем этим — невыносимо круглые глаза Зарины. С непередаваемой смесью смертельного ужаса и всеми силами сдерживаемого восторженного безумия.

— Ты… мальчик?!

Якорный Мамай! Сон сдуло. Ладонь быстро прикрыла предательски облегавшую простыню.

В ошеломленном девичьем взгляде проносилось и боролось столько всего, что восприятию и осмыслению уже не поддавалось. Зарина бледнела, краснела, отказывавшие ноги подрагивали, глаза закатывались в трансе, вспомнив что-то ужасное.

— Как же… — с огромным трудом, словно ворочая гору, вымолвили трепетные губки, тут же закушенные до крови.

— Пойдешь докладывать? — Я мотнул челкой в сторону цариссиной половины.

Метания в глазах Зарины сузились до одной озвученной мысли:

— Должна. — Ее лицо поникло, ноги совсем подкосились, взъерошенное тельце плюхнулось попой на лежак. — Не знаю. Ничего не знаю.

Зарина обняла плечи обернутыми простыней руками и принялась медленно раскачиваться.

— Так это правда? — В ней еще жила бессознательная надежда, что морок развеется и все станет по-прежнему.

— Не веришь? — понял я.

— Как в такое… — Ее взгляд трусливо прыгнул туда, где лежала моя ладонь. — То есть, ты подтверждаешь? Это не шутка? Ты действительно…

— Показать?

Получилось грубо и не смешно. Девушка отшатнулась.

— Что теперь делать? — вылетело из ее вытянувшихся губ.

— Твоя рассказанная на уроке история оказалась не сказкой, — рассудительно заметил я. — Заколдованные принцы существуют. Можешь убедиться собственными глазами.

Она смущенно отвернулась.

— Убедилась. А ты?! — прорвало ее. — Хожу такая, ничего не подозреваю, переодеваюсь, помочь мыться прошу… Не мог сказать?! Намекнуть как-нибудь, прекратить мое отвратительное безобразие…

— Почему же отвратительное? И как ты себе представляешь? Я как бы девочка, но веди себя со мной, словно я мальчик, так? Припомни: я всегда отворачивался. Всегда! Если получалось — останавливал. Делал со своей стороны все, что мог.

Зарина вздохнула. Краска отлила от щек. Пальцы принялись задумчиво мять друг друга так, что похрустывало.

— Что же делать? — в очередной раз спросила она.

— Если не собираешься сейчас же бежать к цариссе, то спать.

На эту минуту — самая вменяемая и полностью устраивавшая меня идея. Спать. Завтра, на свежую голову, искать выход, бежать, сражаться или не знаю что. Это будет завтра. Сегодня давайте поспим. То убить пытаются, то смертью грозят, надоело. Даже у Бога был выходной.

Здесь не было, напомнила зловредная память. Вместо заповеди «соблюдай субботу» неведомая Алла дала «соблюдай закон».

Зарина решительно выдохнула:

— Хорошо, я пока ничего не расскажу ни цариссе, ни папринцию.

Затем ее головка хитро склонилась, лукавые лучики озарили только что беспомощное лицо:

— Дальше будет зависеть от твоего поведения.

— По рукам.

Я быстро протянул Зарине свою ладонь — пока не передумала.

Она с мстительным чувством пожала, сдавив, насколько смогла. Чтобы оценил как предыдущие муки, так и нынешнюю жертву.

Ценю!

Давно мы не просыпались как обычно, без внешних тревог и волнений. Хватало внутренних. Раздалась команда, глаза одновременно открылись, ноги подняли еще сонные, но готовые к новым приключениям тела. Мы отбросили простыни, быстро растащили лежаки и одевались каждый у своего табурета. Единственное, чем день не был похож на другие: глаза не смотрели на соседа. Исключительно в разные стороны. Еще — мы молчали.

Ночью прошел дождь. Первый дождь в этом мире. Ноги холодило в мокрой траве и заметно пачкало. Запертые въездные ворота и строения стояли мокрые, грустные. Бревенчатые настилы и лестницы стали опасны, потеряв цепкость сцепления: теперь нужно не только наступить, но и удержаться.

Ученицы выстроились во дворе. Форма обычная, налегке: рубаха со штанами. Со вчерашнего дня боевая — только для дежурных и для занятий, где она требуется. Босые ноги разных размеров и подготовленности к непогоде постоянно переступали, ступни терлись друг о друга, а приподнимаемые к ягодицам пятки растирались руками. Пальцы ног захватывались в ладони и так грелись в ожидании учителя. Вскоре половина девочек напоминали балансирующих на одной ножке цапель в тростнике.

Название урока неизвестно, учителя пока нет, кто им окажется — неясно. Все наблюдали за работой четверых бойников, снимавших дерн на участке примерно четыре на четыре метра рядом с купальней. Дерн аккуратно складывали рядом. Лопаты были деревянными, только режущая кромка обита металлом. Экономно.

— Где Карина? — забеспокоилась моя соседка.

Не без причины. Тома озабоченно пожала плечами:

— Ушла ночью и не вернулась.

Мне стукнуло в мозг и срикошетило через рот: