Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Опустим, я не специалист в вопросах выживания вида. Меня больше интересует свое собственное.

А в случае Леночки все прояснилось с ее же слов. Однажды я набрался храбрости и спросил. Не вслух, конечно. Тоже запиской. Понимаешь, написала она в ответ, ты хороший, очень хороший, но способен только на хорошие поступки. Это скучно, предсказуемо и неинтересно. Тимур способен и на хорошие, и на плохие. На очень плохие, но и на очень хорошие. Его возможности в два раза превосходят твои. С ним нескучно!

Вот так, нескучно оказалось лучше, чем хорошо и надежно. Где здесь логика? Что скажет Дарвин?

Ладно, спишем все на возраст.

— Придет время, встретите своих чертей, — вставая, подытожил я грустной шуткой. — Не мучайтесь, выбирайте по своему размеру, то есть, чтоб было комфортно и не приходилось притворяться. Иначе жизнь не жизнь, хоть с чертом, хоть с ангелом.

Малявки остались в растерянной задумчивости, я отправился к себе.

Зарины не было. Была и ушла? Или не приходила? Но тогда…

Холодной змейкой скользнул по телу озноб. Я огляделся. Темновато, но все просматривалось. Никто не спрятался, ничего не исчезло, ничего не прибавилось.

Значит, показалось. Из легких вышел задержавшийся воздух. Полусогнутые, приготовившиеся к броску ноги и руки с удовольствием выпрямились, плечи расправились.

На всякий случай нужно вновь отодвинуть лежак с обычного места. Мало ли. Береженый, говорят, дольше живет. Если возникнут вопросы, почему сделал это теперь, объясню. Зарина поймет. Надеюсь. До сих пор понимала. Я взялся за край лежака и резким движением двинул его к соседкиному.

Будто тетива щелкнула, только очень-очень маленькая. В долю секунды из-под потолочной балки вывалился и со стуком упал острием вниз наточенный меч. Стандартный меч ученицы. В кладовке много таких. Он воткнулся в деревянный пол — как раз в то место, где должен был лежать я. Уже не озноб, а настоящий холодный пот покатился по спине. Медленно выглянув в окно и убедившись в отсутствии посторонних, на цыпочках я придвинулся к мечу.

Как?!

Тончайшая веревка, почти нить. В темноте комнаты она не видна с полуметра, даже если всматриваться специально. Меч закрепили в углублении на круглой потолочной балке над лежаком. От рывка нить выдернула оружие клинком вперед.

Значит, покуситель знал, что я сдвину лежак.

Дурак. Не он, я. Полный. Меч упал — куда? То-то. Не знал он ни фига.

Нащупав нить, я стал разматывать ее в поисках конца. Тот шел в сторону сдвинутого лежака и скрывался под первой простыней, на которой спят. Под ней…

Хорошо, что провел ладонью и пощупал. Почти вертикально в лежаке торчала игла. Направление — мне в спину, когда лягу. Вжимая лежак, я насаживаюсь на иглу, одновременно натягивая нить, которая выталкивает меч, который…

Брр.

Если разложить факты по полочкам, возможны три уровня. Первый, уровень игрока, самый простой: скрываясь за показным равнодушием, Карина или Феодора, у которых имеется мотив, мстят. Второй уровень, мастерский: кто-то по неизвестным соображениям внаглую подставляет их, так как у них есть мотив. Третий уровень — гроссмейстерский: игроки первого уровня проводят опасную трехходовку, переводя стрелки на неизвестных третьих лиц и тем выгораживая очевидных себя, имеющих мотив. Типа: мы же не такие дуры, чтобы безмозгло убивать, когда все улики против нас! Допускаю еще наличие четвертого, чемпионского уровня: кто-то подставляет Карину или Феодору, считая, что Дарья умна, чтоб разгадать трехходовку. Логика говорит, что по такому принципу можно построить бесконечное количество уровней. Все зависит, на каком из них остановится разбирательство после нахождения моего трупа.

Почему-то у меня никогда не получалось мыслить одновременно логично и позитивно. Как ни наведу порядок в мозгах, логическая цепочка оканчивается моей смертью. Как в том позитивном диалоге: «Доктор, я умру? — Конечно!»

Раздевшись, я лег. О сне, само собой, нечего и думать. Среди других шагов в коридоре различился уже знакомый. Чувственно вскрякнув, дверь впустила соседку.

Я быстро произнес со своего места:

— Насчет лежаков… это не прихоть. Не подумай чего. Не наглость и не подкат. Посмотри туда.

— И что? — Зарина оглядела торчащий из пола меч.

— Там нитка. Проверь.

Зарина проверила. Нитка заканчивалась вынутой из моего лежака длинной иглой.

— И что? — раздалось вновь.

Пришлось рассказать все, начиная с копья в уборной. Зарина слушала внимательно. Что-то прикидывала в уме, сопоставляла. Насчет копья просто удивилась. Из-за истории с ножом ее лицо вспыхнуло:

— Так вот почему…

Концовку девушка проглотила, взор погрустнел, лоб собрался мягкими вертикальными складочками. Она-то думала, что лежаки я, будучи еще девочкой, сдвинул из дружеских чувств…

По покушению, где пострадала сама, Зарина беспечно отмахнулась:

— Она уже извинилась.

— Кто?!

Зарина знает покусительницу?! Знает, и ничего не сказала? Хотя… я тоже многое не говорил. Квиты.

Девушка принялась разоблачаться, используя торчавший меч в качестве дополнительной вешалки. Руки томно и отстраненно снимали одежду, аккуратно расправляли и выкладывали на табурет. Обращенная ко мне спина, уже обнаженная, красноречиво показывала, что смотреть нужно в противоположную сторону. Что я и сделал.

Зарина спокойно сообщила:

— Варвара.

— Почему?!

Организм требовал бежать, разбираться, сдавать преступницу начальству школы, выискивать соучастников, мотивы, явки, пароли…

Со злившей меня беспечностью Зарина объяснила:

— Они в ту ночь играли в желайки.

«В курсе», — молча кивнул я. Сам такой. Просто ушел раньше. Значит, убить меня приказала Аглая, а Варвара перепутала?

— Варваре выпало напугать до смерти человека, сидящего в окне, — невозмутимо продолжала Зарина. — Им оказалась я. При чем здесь покушение? Говорю же, она извинилась с утра на следующий же день.

Броуновское движение мыслей не приводило ни к чему хорошему. Они сталкивались и разлетались, сливаясь в единое или перерождаясь в противоположное. Каждый раз разные, каждый раз много. Голова трещала изнутри, хоть шлем одевай как защиту от разрыва. В пылу борьбы идей и сомнений взор вновь обратился к соседке… и мигом вернулся назад. Броуновское движение частично выправилось и направилось в другую сторону, вполне естественную, но совершенно неуместную.

— Я простила, — прибавила Зарина. — Ей же приказала Аглая.

Бочком она двинулась к своему лежаку.

— Называешь это «напугать»?! Сжечь заживо? — вновь вскинул я голову, на миг ненамеренно перейдя из безобидных слушателей в активных зрителй.

Хорошо, что Зарина отвернулась. Влезая под простыню, она поморщилась: