Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Умеет же трепать нервы. Хищный взгляд оглядел разворачивающийся караван, долго что-то высматривая. Только когда маневр был окончен, царисса соизволила завершить новость:

— Верховная царица извещает, что находится вдали от крепости, что это надолго и, главное, что сможет сама забрать ангелов при посещении нашей вотчины. Об удочеренииона знает, поздравляет, но напоминает, что окончательная судьба ангелов решается не цариссами.

— Значит… — лицо Зарины залила краска счастья, — едем домой?

Варфоломея кратко кивнула.

— Домой! — радостно завопила Зарина, готовая обнять мир.

Что ж. Мы с Томой переглянулись. Подальше от крепости, поближе к причалу. Может быть, еще Шурика застанем. Попытаемся что-то предпринять. Что ни случается — к лучшему.

К лучшему ли? Интересно, какой вечный невезунчик первым додумался до этой чарующей самоуспокаивающей фразы. Прекрасное оправдание непредусмотрительности, лени, нежеланию рисковать и брать на себя ответственность. Поэтому скажу по-другому: поживем — увидим. А жить будем по знаменитому рыцарскому девизу: делай, что должен, и будь, что будет.

Отряд цариссы Варфоломеи бодро следовал домой. Пыль привычно летела из-под копыт на тех, кто ехал сзади. Кожано-деревянные седла поскрипывали, в подуставших глазах сливался в нечто скучно-нераздельное медленно менявшийся пейзаж. Царский постоялый двор, где ночевали до разворота, мы прошли мимо, провожаемые удивленными взглядами царберов. Так ускоренным темпом двигались до темноты.

Зарина клевала носом. Когда голова под тяжелым шлемом падала подбородком на грудь, девушка вскидывалась, быстро обводила всех туманным взором и, успокоенная, вновь смыкала веки для следующего раунда. Тома беспокойно ерзала, пытаясь усесться в седле получше. Не получалось. Она повторяла попытку. Потом снова. Я тоже устал, но — мужчина, как-никак, хоть и царевна. Скажем так: во-первых — мужчина, во-вторых — еще и царевна. Надо держать марку. Я держал и держался. И не удержался, снова полез к сосредоточенно размышлявшей цариссе с уточнениями.

— Как же закон «Если я встречу ангела, я отведу его в крепость»? Вы теперь не отведете нас, а передадите с рук на руки по месту проживания.

— Передать Верховной царице и есть смысл отвода в крепость, — снизошла Варфоломея до объяснения, хоть и скривившись, как от зубной боли.

— Как скоро это произойдет?

Мой вопрос внезапно пробудил Зарину и заставил прекратить ерзать Тому. Обе навострили уши.

— Быстрее, чем тебе кажется, — хотела так просто отделаться Варфоломея.

— В сообщении сказано: Верховная царица надолго покинула крепость. Выходит, ждать ее не скоро. И что могло случиться такого экстренного, чтобы оставить крепость без хозяйки?

Цариссе вновь пришлось объяснять:

— Верховная царица совершает ежегодный объезд вотчин.

Одно время европейские корольки не имели столиц. Они переезжали из замка в замок по мере загаживания предыдущего, некоторые постоянно гостили по вассалам для экономии собственных средств. Какая причина заставляет это делать местную верховодительницу?

Царисса продолжила информировать новых дочек:

— После осмотра каждого хозяйства Верховная царица назначает налог и забирает его. Заодно заберут вас.

— Два раза не понял, — сказал я, подгоняя коня еще ближе. — С одной вотчины каждый год берется разный налог? В зависимости от хозяйствования? Это невыгодно. У хозяйки нет стимула выращивать продуктов или производить изделий больше, чем раньше. И еще. Нас, ангелов, приравняли к овсу и полотну с хомутами?

Варфоломея покачала головой:

— Говорим о разном. Ты представляешь разницу между оброком и налогом?

Честно говоря, я не представлял. В школе говорили еще что-то про барщину, но какая связь между этими тремя понятиями…

О чем я вообще? Здесь наши слова могут иметь любое значение, вплоть до противоположного. Соль может оказаться как сахаром, так и туманностью Андромеды. Если собака это волк, то почему налогу не быть ставкой рефинансирования основных средств в совместной системе координат Маркса— Смита? То есть, чем угодно, не поддающимся разумному объяснению.

— Нет, — честно сознался я.

И правильно сделал.

— У нас оброк изделиями и продуктами с земли, которую передали в кормление, дополняется налогом людьми. Оброк во все года одинаков, если не случится чего-то чрезвычайного. А оно случается. Хорошо, что редко.

Последнее было добавлено ввиду моего вопросительно-победного выражения лица с надписью поперек: это же прекрасная уловка постоянно завышать требования!

— Оброк мы везем в крепость сами по пути на забаву. Налог Верховная царица забирает сама.

— Рекрутов? — решил я.

В царской России так солдат набирали. На двадцать пять лет, по семь человек с каждой тысячи. А там уж кто какую взятку тогдашнему военкому даст и каким плоскостопием ради счастья не отдавать долг родине обзаведется. Все жулики и сволочи отмазывались, все честные и настоящие уходили и любого врага гнали до самой его столицы. Так было и так будет. Потому что гнилых людишек при таком отборе в армию попадает мало. По-моему, правильная система, просто не всеми понимаемая правильно. Но для выживания народа — самое то. Откосившая шваль, попади она на передовую, сдала бы страну со всеми потрохами.

Царисса не поняла слова «рекрут», но пояснила без переспроса:

— Берут детей. Налог людьми в количественном отношении тоже всегда один и тот же. Выбирает и увозит сама царица.

— Надеюсь, она их не ест? — глупо пошутил я.

— Из них выходят лучшие сестры, царберы и придворные.

Вот оно как. Царберы. Из мальчиков без семей. Янычары. Знакомо.

За разговорами тихо вступила в права теплая ночь. Луны не видно, черное небо покрыто мириадами звезд — заполонивших небосвод от края до края, ярких, незнакомых… собственно, как и дома. Но дома я столько не видел. Никогда. Даже представить не мог, что их столько.

Потянуло знакомым дымком. В другой жизни такой плыл от деревенской баньки. Навеяло воспоминания о березовых дровах, паре и вениках. Сейчас бы в баньку…

Робкий взгляд скользнул в сторону мило посапывавшей, уронившей голову Зарины. На губах как заново отпечатался поцелуй, совершенный нами под сотнями взглядов. Сестринский поцелуй? Как бы не так. Организм соврать не даст. Меня тогда выжало, перевернуло и вытрясло. Кожа до сих пор ощущала легкое прикосновение, на деле оказавшееся ожогом. Это как смешать шоколад и удар током. Ошеломительно, непредставимо и более чем божественно.

Взор конфузливо переполз на Тому. Она по-прежнему ерзала. Стараясь вознестись над седлом, привставала на стременах, поочередно задирала конечности и раскорячивала их, насколько удавалось. Видимо, натерла мозоль.