Андрей Лазарчук - Стальная метель

— Баллисты и онагры, — сказал он. — Для сражений в поле. Осадных машин не вижу. Возможно, будут в обозе…

— Ты можешь сказать, чья это армия? — спросил Ний.

— Такие щиты я видел только у колхов, — сказал Холк задумчиво. — Но что колхам делать по эту сторону гор? И я никогда не слышал, чтобы у них были военные машины — кроме таранов. Подождём ещё.

— Торопиться нам некуда, — сказал Ний.

— Есть куда, — мрачно сказал Холк. — Только вот возможности — никакой…

Вслед за длиннющей колонной военных машин показалась конница. Лошади не были одномастными, но всадники были одеты в одинаковое синее, с синими ниспадающими плащами. Они сидели прямо, уперев ноги в ременные петли. Длинные копья несли на себе яркие разноцветные флажки.

— А вот это гирканцы, — сказал Холк. Гаргассары, люди-волки. Наёмники. Хорошие воины, очень опасные. Но любят пограбить. Если увидят обоз, забывают о битве. На этом их часто ловят… Смотри, смотри!

Но Ний не мог видеть так далеко и чётко, как скиф.

— Что там?

— Переходят через мост, видишь?

— Пока нет.

— Похоже, командующий. Или даже царь.

Когда эта колонна приблизилась, Ний сумел рассмотреть получше. И коней, и всадников покрывала броня. Вместо копий в руках конников были топоры на длинных древках. Во главе колонны ехали несколько всадников с пустыми руками в высоких пурпурных шапках и пурпурных плащах…

— Похожи на персов, но не персы, — сказал Холк. — Персидские командующие верхом не ездят, а только на колесницах. Другим же воинам не положен пурпур…

Эту колонну конницы он оценил примерно в восемьсот всадников.

За ними пошли окованные медью колесницы. Каждая была запряжена четвёркой лошадей, и в каждой сидели воины с луками.

— Колесницы только лёгкие, — сказал Холк. — Похоже, сделаны недавно и на скорую руку. Нет, это не персы. Но кто тогда?

— Сутех, — сказал Ний.

— Сутех… — повторил Холк. — Да, может быть, что и Сутех…

Дальше снова пошла пехота. Это были наверняка греки — судя по гребнистым шлемам и большим прямоугольным щитам. Греков прошло человек восемьсот. За ними ехали повозки с причудливыми медными котлами.

— Сифоны, — сказал Холк. — Для метания огня.

— Откуда ты всё это знаешь? — не удержался Ний.

— Судьба носила, — сказал Холк. — Я думаю, нам нужно искать другую дорогу в Железные Ворота. Надо попасть туда как можно скорее. И так, чтобы не попасться разъездам.

— Думаешь, есть такая дорога?

— Ну, тропа…

Проехав ещё немного в гору, они обнаружили небольшое, на десяток домов, селенье со сторожевой башней. Поговорив с пастухами, Холк сторговался — отдал одну из лошадей за то, что их проведут к городу окольной тропой. Проводником вызвался пожилой жилистый шемаханец с покрытым оспинами лицом. Уже к вечеру они оказались в виду города, довольно высоко над ним. Проводник сказал, что дальше тропа неверная, и лучше спускаться в светлое время. Холк подумал и решил, что идти надо сейчас.

Спуск действительно оказался очень труден, обмякший от талого снега и дождя щебень расползался под ногами, лошади срывались — и всё же обошлось без сломанных ног и разбитых голов. Остановились в роще, от которой уже виднелись огни над воротами, служившие также и маяком для кораблей.

Маленький костерок развели в лощине, чтобы не привлекать внимания. Было не холодно, но промозгло. В ранних сумерках распростились с проводником и двинулись к городу.

Ний ожидал, что от приближения к родным местам должен испытать хоть какую-то радость, но наоборот — становилось грустно. И чем ближе к воротам, тем грустнее.

Обычно на ночь ворота запирались, поэтому перед ними скапливалось немало путников. Сейчас не было никого, и ворота стояли распахнутыми настежь. И на стене, тянущейся от ворот к горам, не стояли дозорные. Ту часть стены, что шла к морю, отсюда видно не было.

— Как бы плохого не случилось… — пробормотал Ний.

Холк молча кивнул.

Заворотная площадь с базарными рядами была пуста, окружающие дома темны. Стояла оглушительная тишина. Копыта стучали по светлой каменной плитке, и звук возвращался, отлетая от стен, будто бы даже громче и раскатистей. Но не было никаких следов учинённого насилия — ни мёртвых на улицах, ни разбросанных вещей, ни сорванных с петель дверей… Город будто бы спал.

— Нам направо, — сказал Холк.

Они свернули на узкую улочку, всю состоящую из каменных заборов высотой со взрослого человека. Ний смотрел поверх заборов, но и здесь не находил никаких следов грабежей и убийств. Даже развешенные на просушку холсты и одежда так и висели на верёвках, никем не потревоженные.

Холк хорошо ориентировался в лабиринте улочек и переулков и вёл уверенно к известному ему месту. Потом улица пошла ступенями вверх, пришлось спешиться и помогать лошадям взбираться по узким ступеням. Вскоре они выбрались на округлую площадку с фонтаном посередине. Струи воды мерно журчали. Площадка была огорожена сплошным забором с тремя деревянными калитками. Холк подошёл к одной и трижды ударил медным кольцом по хляби. Звук разнёсся — и вдруг ему ответил петушиный крик. Тут же, нарастая, как горный обвал, залились петухи по округе. Казалось, что их десятки — сотни — тысячи… Отозвались заполошным лаем собаки. Сквозь этот гвалт не слышно было, как с той стороны калитки кто-то подошёл, — просто в смотровой дырочке мелькнул глаз. Потом калитка открылась. Холк вошёл и кивнул Нию: за мной.

Хозяин дома был невысок, пузат и чудовищно заспан — половину его лица покрывали вмятины, красные и белые вперемежку. Он поплотнее запахнул войлочный халат, повернулся и поплёлся к дому, стоящему в глубине сада. В саду серели ноздреватые опавшие сугробы — снег пополам с палой листвой. Здесь путники расседлали и привязали коней. Кони недавно пили из ручья, а с едой могут и подождать.

В доме пахло пыльными коврами и сушёными фруктами.

— Что здесь происходит, Никодим? — спросил Холк.

Хозяин молча покачал головой и стал разжигать очаг. Руки его плохо слушались, он чуть не уронил лампаду с огнём. После зачерпнул воды из большого грубого пифоса, стоявшего в углу, повесил в очаге котелок. Всё так же, не произнеся ни слова, поставил на низкий столик три медных канфара, сходил в другую комнату, принёс запечатанную воском небольшую амфору, снова ушёл и вернулся с блюдом, на котором лежал наломанный хлеб и половина комка овечьего сыра. Достал с полки два кувшинчика — с маслом и уксусом, догадался Ний. Всё это он делал медленно и как-то отстранённо, механически, словно мыслями был где-то совсем далеко. Вспомнив что-то, опять пошёл в другую комнату, принёс кувшинчик побольше и серебряную пузатую баночку с крышкой. Из баночки он насыпал в канфары по щепотке красного порошка, потом из кувшинчика налил немного мёда. Вода закипела. Длинным черпаком разлил по канфарам воду — примерно до половины. Отковырял с амфоры воск и стал лить в кипяток густое почти чёрное вино. Сразу распространился умопомрачительный запах.