Александр Бруссуев - Не от мира сего-4

Однако не все воины, воодушевленные успехом, решили вернуться на родину. Василий Буслаев дал себя уговорить каким-то молодчикам и отправился пытать удачу на чужбину, на Британские острова. Добрыше это не очень понравилось. Точнее, очень не понравилось.

Вообще, взрослея, характер у Никитича менялся: он все реже улыбался, все строже становилось выражение его лица. От некой былой женственности не осталось ни намека. Брутальность, побочное явление мужественности, чувствовалось в нем везде - и в манере слушать собеседника, и в способе общения с народным хуралом. Лишних слов он не тратил, но, если считал это необходимым, говорил очень убедительно и складно. Его уверенность в своих решениях зачастую пугала, но правильность их, выявленная позднее, настораживала: а не пророк ли он? Женщины, особенно одинокие, краснели и смущались при встрече с ним, мужчины кашляли в кулак и старались, сохраняя лицо, уйти куда-нибудь в сторонку.

Сто раз была права матушка, добра из того, что он выучился при дворе, точнее - при двух дворах, не вышло. Все прочитанные в детстве книги не забылись, полученные знания всплывали, вдруг, помогая видеть картину в ее естественных красках. И, черт побери, палитра обнаруживалась самая мрачная.

Погиб заступник новгородский Олаф, после успешного похода Добрыши получивший в свою жизнь заряд отравленной ностальгии. Свея предложила ему помощь и содействие в возвращении на родину в качестве владетеля престола. Сигтунцы не обманули, но мир изменился. Изменился настолько, что места среди викингов опальному монарху, отстаивающему старые идеалы, не нашлось. Конечно, Олаф все это чувствовал, но не видел он другого пути.

Новая вера находила объяснения совсем неприемлемым ранее понятиям. Исчезали древнейшие праздники, на их месте взрастали другие, непонятные и кажущиеся бессмысленными и лживыми. То же самое, в принципе, исподволь происходило и в Ливонии, но степень мутирования массового людского сознания Олафом оценена не была.

Разыгранная в самый канун праздника Juhannus (Ивана Купалы) битва при Стикластадире против наместника Кнуда 1 - Свена - окончилась крахом. Свен со стороны отца Кнуда 1, был, безусловно, знать, но по материнской линии - наложницы Альвивы - смерд. Кровь его, конечно, бурлила, но все как-то вяло - для того, чтобы выжить любой ценой, да еще и остаться при этом наместником, этого оказалось достаточно. Варианты развития событий Свеном были продуманы тщательнее, и каждый из них содержал один сценарий: сначала завалить Олафа, а потом договариваться со свеями.

Если имеется настроение убить человека, обладая при этом достаточно большими возможностями, то это рано или поздно произойдет. За Олафом была устроена настоящая охота с того самого момента, как он ступил с дракара на норвежскую землю.

Покушения следовали одно за другим, и это не могло не удручать. Опальный конунг не ожидал, что на родной земле эта самая земля будет буквально гореть под его ногами. Поэтому в самом начале битвы совсем неслучайная стрела нашла брешь в его защите, и было непонятно, откуда она прилетела. Олаф ухватился за меч, но тот сделался неподъемным для поединка. Он усмехнулся, непослушными пальцами перехватил клинок, как делали все его предки в момент кончины, и вытянулся на земле. Знаменосец, случившийся рядом с Олафом, услышал последнее слово своего полководца, но не смог его понять. Он-то надеялся, вероятно, разобрать что-то типа "вся власть - советам", поэтому единственное слово ушло мимо его понимания. "Ингегерда", - прошептали губы конунга (об Ингегерде см также мою книгу "Не от мира сего 3", примечание автора).

Для порядка противники немного побились, но уже без всякого рвения. Весь боевой задор куда-то делся. Вести о кончине Олафа и вовсе заставили опустить оружие. Бонды и норвежская родовая знать помычали немного свеям, те поблеяли что-то в ответ, но смертельную обиду не ощутили ни те, ни другие. Свен не решился предпринимать что-то сверх нынешнего противостояния, развернул свою бригаду и ушел. Бонды засеменили за ними вослед.

"Торстейн Корабельный Мастер нанес Олафу удар секирой. Удар пришелся по левой ноге выше колена. Финн сын Арни тотчас сразил Торстейна. Получив эту рану, конунг оперся о камень, выпустил меч и обратился к Богу с мольбой о помощи. Тогда Торир Собака нанес ему удар копьем, удар пришелся ниже кольчуги, и копье вонзилось в живот. Тут Кальв нанес конунгу удар мечом, удар пришелся с левой стороны шеи. От этих трех ран конунг умер. После его гибели пали почти все, кто сражался рядом с ним", - так записал священник Ари Мудрый в своих свидетельских показаниях. Для кого он старался? Перед кем отчитывался? Во всяком случае, ни сын Олафа Магнус, ни дочь Ульфильда так никогда с этим Ари и не встретились. Вероятно, не просто так слыл он мудрым, раз избегал любых контактов с родственниками павшего героя, чтобы не запутаться в ответах на вопросы. Неужели каждый из воинов Свена имел на спине полоску ткани с указанием фамилии? Или, быть может, он ориентировался в номерах, присвоенных всем ратоборцам перед сражением?

Для Ярицслэйва это было неважно, для него смерть Олафа, какая бы она ни была, отражала перспективу увеличения княжеского влияния в Ливонии. А было ли солнечное затмение перед смертью героя, либо вовсе нет - это уже детали (считается, что затмение на самом деле имело место быть, примечание автора). В самом деле, не Иисус же Навин этот Олаф!

Ярицслэйв был тоже Мудрым, но не мог он сравниться в этом деле с Ари. Тело поверженного героя - это тоже ценность, да еще какая! Обученный одобренными Батиханством евангелиями, имеющий понятия о неодобренных - апокрифах - поп придумал чудо.

Некто Торгильс сын Хальмы и его сын Грим позаботились о похоронах: они обмыли тело, завернули его в льняную плащаницу и почему-то припрятали в заброшенной хижине. Видимо, победитель Свен вспомнил, что по обычаям викингов надо над покойником поизгаляться. Если таких обычаев не было, то он их легко изобрел - искал с соратниками тело, но не нашел. Опросил Кальва и второго парня, Торира Собакина, но те ничего не помнили. Даже место, где они завалили бойца под номером 12 (шутка, просто 12 - священная цифра, в том числе и у иудеев, примечание автора) толком указать не могли. Уже пьяные были.

Но один слепой прохожий чудом эту заброшенную хижину нашел, забрался в нее и измазал себя влагой с головы до ног, а влага та - с тела Олафа. Надо думать вода после обмывания. Или кровь без обмывания. Слепой измазался нечаянно, он все спать хотел пристроиться, но ощутил определенный дискомфорт. Вылез обратно и увидел свои руки, ноги, а потом в зеркало и лицо. Когда его вывели из обморока, он долго умолял о пластическом хирурге, но потом признался, как дело было. Свен с Собакиным и Кальвой бросились в хижину, но от тела и след простыл, а влага высохла.