Джош Рейнольдс - Фабий Байл. Прародитель

Байл помнил. Это был последний гениальный гамбит. Последняя кампания для Третьего легиона и его союзников после катастрофы на Скалатраксе. Последний шанс удержать от распада то, что было обречено на распад. И все напрасно.

— Мне нужно от тебя еще кое-что, — сказал он.

— И что же?

— Живой организм, чтобы играть роль центрального узла, — ответил Байл.

— Какой организм, Фабий?

— Аугментированный. Можно психически, можно нет. Закаленный пустотой. Способный выдерживать запредельные нагрузки… и вызывать их, — Байл постучал пальцем по горлу и улыбнулся, — Желательно в вокально-звуковой области. Насколько мне известно, у тебя на борту есть несколько таких субъектов.

— Какофоны, — выдохнул Блистательный. Демонетки перестали прыгать и замолчали, — Тебе Олеандр сказал?

— Да, — ответил Байл. — Измененный организм шумодесантника способен выдержать такое внутреннее давление, от какого трансчеловек просто взорвется. Давление, подобное тому, какое вызовет в носителе эта нейронная сеть. Смертный псайкер сгорит за считанные секунды. Даже сыновья Магнуса не выдержат такую психическую отдачу. Но какофоны на это способны.

Блистательный медленно кивнул. Сбившиеся в кучку демонетки зашипели на Байла, но без особой злости, поэтому он отложил в сторону оружие.

— Ты лично обратишься с этой просьбой в Обитель шума. Я не буду требовать от избранных Слаанеш, чтобы они изменили своему долгу из-за твоих прихотей.

Байл склонил голову.

— И что такое Обитель шума, Касперос?

— Я же просил не называть меня так, Фабий, — Блистательный снял со стены эльдарский клинок и провел пальцами вдоль лезвия, — Они поселились на одной из внешних наблюдательных палуб. Тебе придется пересечь корпус, чтобы добраться до них. Мы давным-давно перекрыли все внутренние коридоры из-за вторжения нерожденных. Какофоны их уничтожили и объявили те территории своими. Теперь там находится их цитадель. Обитель шума.

— В таком случае я нанесу им визит, — ответил Байл, разглядывая коллекцию. — Почему ты хочешь, чтобы я остался, Касперос? Большинство пытаются от меня избавиться.

— А почему ты не хочешь остаться? — парировал Блистательный, — Неужели я так жалок, что даже у главного апотекария вызываю отвращение? Разве моя работа здесь не прекрасна?

— Ты не болезнь, ты лишь симптом, — покачал головой Байл. — Человечество стояло на пороге величия, Касперос. А мы отняли у него это будущее из-за массового наваждения.

— Ты так говоришь, будто жалеешь о том, что мы сделали, — сказал Блистательный и повесил эльдарский клинок обратно на стену.

— Жалею? — отозвался Байл, — Нет. Но в моей природе — сомневаться и задавать вопросы, а наши братья стали рабами догмы, которая ничем не лучше, чем идеи лоялистов. И обменяли одну форму неволи на другую, и ради чего? Ради возможности уподобиться ничтожнейшему из рабов. Как тебе твое ярмо, Касперос, не давит? Или ты еще не заметил веса? Ничто не заставит меня разделить его с тобой.

Блистательный несколько секунд молчал. Затем сказал с усмешкой:

— Неудивительно, что тебя так ненавидят, Фабий. Ведь это ты нас такими сделал. Ты, Фулгрим, Люций, Эйдолон и остальные… Вы завели нас в пасть демона. Мы последовали, но впереди шли вы. Ты показал нам новые способы кричать, веселиться, убивать, а теперь жалуешься, потому что… Почему? Потому что мы не выбрали жизнь аскетов, как ты?

— И что же ты выбрал, Касперос? Какие непередаваемые чудеса ждут тебя, когда ты сбросишь смертную оболочку?

— Я стану непостижимым существом, не знающим ни ограничений, ни слабостей. Я стану одним целым с нашим божественным покровителем и с нашим примархом, — Он наклонился к Байлу и положил руку ему на плечо, — Меня ждут чудеса, которые ты и вообразить не можешь, Фабий. И я буду наслаждаться ими до конца времен.

Байл скинул руку Блистательного и отвернулся.

— Этим мы и отличаемся. Ибо я стараюсь не для себя. Я стараюсь ради всего человечества. Для лучшего человечества, способного легко пережить шторм безумия, до сих пор атакующий стены реальности. Может, я не доживу до его расцвета, но я возведу его фундамент — на костях всех нас, если потребуется.

Блистательный отступил.

— Люций был прав насчет тебя, — сказал он. — Ты абсолютно безумен.

— Нет. Я просто смертельно устал. А теперь прошу меня извинить, мне нужно посетить твоих какофонов.

Он хотел пройти мимо Блистательного, но тот остановил его, упершись рукой в грудь.

— Когда я сказал Конклаву, что тебя тоже стоит пригласить, надо мной посмеялись. Мне сказали, что ничто не заставит тебя вылезти из своей норы. Но я знаю: однажды ты поймешь, что он тебе необходим. — Блистательный улыбнулся. — В конце концов, ты все-таки явился.

— Ненадолго, — ответил Байл.

Улыбка Блистательного погасла.

— Не вздумай обмануть меня, Фабий. Я хорошо знаю, как пахнет ложь, и сейчас ею несет все сильнее. Если попытаешься лишить меня моего предназначения, я вырву твой окостеневший позвоночник из этого зловонного тела и забью тебя им до смерти.

Байл улыбнулся:

— Рад слышать старого Каспероса.

— Я рад, что ты рад, брат, — ответил Блистательный и раздавил гололит в руке, — Но помни мои слова. Постоянно помни.

— Буду помнить, не беспокойся, — ответил Байл, смотря, как падают на палубу кусочки гололита. Ему показалось, что в тенях кто-то хихикнул, но он списал это на демонов.

Олеандр быстро дошел до нижних палуб «Кваржазата». Смех арлекинов, звенящий на самом пределе слышимости, дразнил его на протяжении всего пути и уводил в самые нестабильные отсеки корабля. Здесь, как и в тронном зале Блистательного, жесткие границы реальности истончались, и варп протекал внутрь, меняя все, к чему прикасался.

На этом уровне было немало опасностей. По палубам бродили банды мутантов, а порой встречались и нерожденные, не материализовавшиеся до конца и застрявшие в чужой плоти. Они оглашали огромный отсек криками, ведя примитивные войны за власть над этой бесконечно изменяющейся территорией. Корабль здесь больше походил на живое существо, чем на механизм: переборки состояли из плоти, на них пульсировали вены и зачаточные органы, а идущие в никуда тоннели выглядели скорее как кишки гигантского чудовища, а не коридоры линкора.

Как и следовало ожидать от внутренностей, здесь были горы отложений — добычи, награбленной за века, начиная с Терры и легионерских войн и заканчивая поздними набегами. Все, включая машины, выбросили сюда, в темноту, когда сокровища перестали представлять интерес. Двенадцатая рота могла бы найти им применение, но не хотела. Она выкидывала все, что не могло принести пользу немедленно. Олеандр встречал на пути останки десантно-штурмовых кораблей, а один раз — даже осыпающийся остов эльдарского истребителя.