Роберт Джордан - Огненный зверь (сборник)

В зале таверны внезапно повисло изумленное молчание.

– А ты почему не подпеваешь, Конан?

Северянин со смехом поднялся на ноги и, распевая второй куплет, еще более скабрезный, чем первый, удалился прочь вместе с одноглазым под негодующие возгласы завсегдатаев.

– Ты уверен? – требовательно спросил Албанус.

Золотые лампы, свисавшие на цепях со сводчатого потолка в зале с мраморными колоннами, отбрасывали тени на лицо, делая его похожим на волка.

Деметрио недовольно нахмурился, отчасти из-за этого недоверия, а отчасти из-за того, что Албанус заставил его дожидаться в прихожей.

– Ты же сам хотел, чтобы мы установили слежку за Сефаной, – проворчал он. – Я и велел следить за ней, и я вполне уверен. Разве иначе я явился бы сюда посреди ночи?

– Следуй за мной, – велел ему Албанус, словно слуге.

На стиснутые бледные губы молодого вельможи и на его сжатые кулаки он не обратил ни малейшего внимания, словно тот и впрямь был ничего не значащим рабом. Деметрио повиновался, – это все, что имело значение. Албанус уже чувствовал себя полновластным владыкой. В конце концов, до завершения его плана оставались считанные дни. И самое главное приобретение будет сделано именно сегодня.

Темноглазый вельможа прошел прямиком в комнату, где так часто предавался плотским утехам с Суларией, но сейчас женщины здесь не было. На особый манер подергав шнур колокольчика, висевшего на стене, затем он направился прямиком к письменному столу.

– Когда? – спросил он, открывая серебряную чернильницу. Взяв перо и пергамент, он яростно принялся что-то писать. – Сколько времени нам остается прежде, чем она приступит к делу?

– Я не посвящен в ее планы, – едко отозвался Деметрио. – Но разве нам не достаточно знать, что нынче ночью она собирает всех своих воздыхателей?

– Дура! – проскрежетал Албанус.

Быстрыми движениями горбоносый вельможа посыпал влажные чернила на пергаменте песком из серебряного ларца, затем запалил огонек под бронзовым горшочком с воском. Вошел раб в короткой белой тунике с вышитым на вороте гербом дома Албануса. Вельможа не обратил на него ни малейшего внимания, стряхнул песок и, свернув пергамент, поставил на него восковую печать, прижав своим кольцом-печаткой.

– Скажи, Деметрио, когда твой соглядатай известил тебя о происходящем, все ли сообщники Сефаны уже явились к ней?

– Когда пришел третий, он тотчас отправился ко мне. Она не стала бы собирать всех троих, если бы не вознамерилась нанести удар нынче ночью.

Выругавшись, Албанус протянул пергамент рабу.

– Чтобы через четверть часа это письмо оказалось в руках Вегенция, командира Золотых Леопардов. Ты ответишь за это собственной жизнью. Ступай.

Низко поклонившись, раб выбежал из комнаты.

– Если собрались еще не все, – заявил Албанус, как только раб удалился, – то, возможно, мы еще успеем ее остановить, прежде чем она попадет во дворец. – Он почти бегом бросился к лакированному сундуку и открыл его ключом, висевшим на шее. – Я обязан ее остановить.

Деметрио неуверенно покосился на содержимое сундука.

– Каким образом? Убьешь ее?

– Да, из тебя никогда не вышло бы короля, – засмеялся Албанус. – Воистину, это тончайшее искусство, найти подходящее наказание, которое соответствовало бы преступлению и самому преступнику. А теперь отойди в сторону и помолчи.

Второго предупреждения не потребовалось. Знатный юнец поднес к носу надушенный платок: ведь всем известно, что обычно колдовство источает зловоние. Сейчас больше всего ему бы хотелось оказаться как можно дальше от этого места...

Небрежно смахнув со стола бесценную чашу из джиргизского хрусталя, которая вдребезги разбилась на мраморном полу, на ее место Албанус поставил круглый серебряный поднос. На нем была столь замысловатая гравировка, что если попытаться проследить узор, то делалось больно глазам. Быстро подтянув ниспадающие рукава темно-синей туники, он откупорил небольшой флакон и обвел алой жидкостью часть узора на подносе, нараспев бормоча себе под нос какие-то заклинания. Алая жидкость сама собой расползлась по всему подносу, повторяя тончайшие линии гравировки на серебре. Получился все тот же замкнутый замысловатый алый узор, без единого лишнего пятна.

Уже довольно давно Албанус, словно предчувствуя, что рано или поздно ему это понадобится, раздобыл прядь волос Сефаны, – подкупленные им служанки отдавали ему волоски, остававшиеся на гребне после того, как причесывали свою госпожу. Измельченные в порошок, теперь они лежали в пергаментном конверте.

Его содержимое Албанус пересыпал в ступку, изготовленную из черепа девственницы. К этому было добавлено еще несколько составляющих, точно отмеренных в полированной чашечке золотых весов. Все это Албанус смешал воедино, растирая пестиком из бедренной кости младенца. Получившейся дьявольской смесью он посыпал те линии узора на подносе, куда не проникла алая жидкость.

Порошок и жидкость образовали каждый свою фигуру, которые не пересекались между собой, хотя местами казалось, что они входят одна в другую. Впрочем, в этом невозможно было убедиться наверняка, ибо взгляд не в силах был проследить за колдовским узором. Если смотреть на него слишком долго, то глаза застилала пелена, голова кружилась и к горлу начинала подступать тошнота...

Помедлив мгновение, Албанус постарался насладиться плодами своих трудов, предвкушая дальнейшие действия. Одно дело вызвать засуху, но совсем другое – таким же образом поразить живого человека. Эманации, исходившие от подноса, словно заполняли все тело Албануса. Он ощутил наслаждение, сходное с тем, когда обладал женщиной. Всем своим существом он жаждал продолжения этого блаженства, но понимал, что времени слишком мало.

Вскинув руки, он заговорил нараспев, произнося слова давно мертвого языка. Голос его взывал и приказывал. Порошок и жидкость засветились в полумраке. Слова Албануса сделались еще более настойчивыми.

Едва лишь тайные заклятия достигли слуха Деметрио, как юноша стал пятиться, пока наконец не уперся в стену. Он не понимал ни единого слова, но эти звуки словно пронзали его насквозь, а душа внимала сказанному. Все зло, таившееся в глубинах сознания юного вельможи, откликнулось на призывные слова заклинания и тонкой лучинкой зажглось рядом с мрачно светящейся глыбой вершащегося колдовства. Деметрио закричал бы, если бы от ужаса у него не пересохло горло; беззвучные вопли эхом отдавались во мраке содрогавшегося разума.

Голос Албануса не стал звучать громче, однако от его слов стены заходили ходуном. Шпалеры содрогались, словно под порывами ветра, хотя воздух оставался недвижимым. Серебряный поднос сиял все ярче, пока наконец свечение его не начало резать глаза даже сквозь сомкнутые веки. На подносе уже не было ни порошка, ни жидкости, – только пылающий туман, все еще сохранявший форму узора и казавшийся более плотным, нежели породившие его вещества.