Дмитрий Владимиров - Красная книга начал. Разрыв

-Что за тварь еще?

-Мы будем разговаривать об этом над трупом?

-Ладно, я поверю тебе сейчас, но учти я за тобой слежу.

-Не сомневаюсь, пошли уже, пора.

Спутники быстро преодолели забор, оставшись незамеченными. Припрятав порожний бочонок с кружками в кустах, обошли ограду и вновь зашли в трактир. Служанки уже приготовили мешки с припасами. Альбин добавил пару монет за старательность и, рассказав избитую в столице шутку от которой девицы залились звонким смехом, учтиво распрощался.

После спутники спокойным и уверенным шагом пересекли деревеньку и вышли через западные ворота. Юноша остался верен себе, не упустив возможности перекинуться парой слов с привратником. Особенных новостей не было, если не считать вчерашнего обоза с армейскими припасами. Поправив за спиной тяжелые баулы, спутники дружно зашагали в наступающую на мир темноту.

Чуть позже, когда звезды уже достаточно уверенно сияли с небес, а в свете полной луны можно было даже читать, путники свернули с дороги, обошли по длинной дуге Перикоп, перелезли матерясь и чертыхаясь овраг и пустились аккуратным бегом вдоль того самого ручья, ставшего гораздо полноводней. Выдерживая договоренность, Альбин молчал всю дорогу, лишь изредка подавая знаки, предупреждая Сатхи о возникающих препятствиях, будь то яма или низко нависшая ветвь дерева.

По вступлении в лес стало гораздо темней и бег пришлось заменить осторожным шагом. Несмотря на то, что у нор Амоса не было ночного зрения, как у жнеца, он двигался вполне уверенно, хотя и немного осторожничал.

Сатхи решил, что если бы не функция и возможности, которые жнец обрел благодаря ей, то юноша мог бы стать вполне серьезной угрозой и для него. Впрочем, расслабляться не стоит, кто знает, что у дворянина в запасе и удастся ли договориться с ним после того, как Альбин видел его за жатвой.

Убивать юношу не хотелось. Учитывая его способности и сообразительность, тот вполне мог пригодиться, но стоит ли открываться ему как Каре? Да и поймет ли он, поверит ли? Жнец не любил полагаться на авось, но чтобы поймать тварь, чтобы вырвать из нее душу готов был на многое.

***

Мужчины ушли, подготовив все необходимое для моего существования. Сатхи проверил смогу ли я самостоятельно встать, дабы утолить жажду или справить нужду, а дворянчик притащил немаленькую рыбину, на случай если я проголодаюсь. Такое отношение ко мне изрядно раздражало. Их постоянные хлопоты и суета, пристальное внимание заставляли все время быть настороже.

Пусть жнец своими поступками, а более того, рассказами заслужил каплю моего доверия, но дворянчик был неправильный. Слишком неправильный, на мой взгляд. Не ныл, не требовал к себе внимания или подчинения, не пытался указывать и командовать. Слишком тихий для дворянина. Если бы не уроки Дядюшки Рамуса в театральной труппе, я бы решила , что он ряженый. Но нет, так двигаться и так себя вести может лишь тот, кого с самого детства учили толпы педагогов, тренеров, и учителей.

А его невозмутимость? Этот мягкий спокойный голос и вечная доброжелательная улыбка, так и хочется стукнуть чем-нибудь потяжелее. А привычка смотреть прямо в глаза…. Нет, это не лицедей, оттого и противно. Красивый и красиво говорящий, а внутри у всех у них гниль. Жажда наживы и презрение ко всем, кто ниже. Уж я-то знаю, насмотрелась.

Меня всегда поражала людская глупость. То, как люди боятся ночи, мертвецов, чудовищ, не замечая, что все злые и отвратительные дела вершатся живыми и красивыми, умными и вроде как достойными людьми. Вся мерзость вылезает днем, а ночью опасно только отребье. Но там, где уличный грабитель зарежет одного, такой вот красивый дворянчик, одним движением пера убьет тысячу.

Тем не менее рыба была съедена вечером и поход к нужнику меня не прикончил.

Сегодня я чувствую себя куда лучше. Дворянчик оставил мне длинный кинжал, мои почти все остались в борделе. Выздоравливать по приказу я пока не умею, так что пришлось полдня просто собираться с силами, а уже к вечеру удалось немного привести себя в порядок, омывшись в ручейке. Слава Богам, мне удалось сложить на берегу небольшой костерок и простирать одежду. Рука, вылеченная жнецом слушалась отлично, и перелома, как не было, но боль в ключице нет-нет да постреливала, напоминая о себе. Однако боль - это совсем не повод ходить в вонючем тряпье. Да и спать на старых тряпках совсем не дело.

Нарезав лапника и оборвав половину полянки, мне удалось качественно изменить условия проживания.

В итоге к ночи я валилась с ног. Моих сил еще хватило на то, чтобы развести в печке огонь и подпереть дверь поленом. Засыпая на подушке, изготовленной из душистых лесных трав, я еще успеваю подумать, о своей безопасности и подгребаю поближе кинжал.

Утро встретило меня легкой головной болью и резью в желудке. Подобрав остатки ужина из котелка и совершив всевозможный в данных условиях туалет, я вычистив котелок и заварив в нем душистого чаю, разваливаюсь на полянке под нежный пересвист лесных птах.

Никогда не понимала, почему выздоравливать надо непременно в постели, запершись в комнате и в окружении всяких вонючих штуковин? Соорудив из того же лапника лежанку, я развожу костерок и кладу рядом заточенный огнем кол. Все же, если вдруг на поляну выйдет хищник, то отбиваться от него самодельным копьем лучше, чем недлинной железкой. Мягко потрескивает пламя, облизывая красно-синими языками осиновый хворост.

Жаль, я не в ладах с охотой. Никогда не интересовалась, да и Старик не был охотником. Если не брать в расчет самую интересную из охот - охоту на людей. Но урчащий желудок сейчас не разделял моих пристрастий, напоминая о себе периодическими резями. В остальном же, если забыть о голоде, о непостижимом немертвом, жаждущем моей головы, о сказочных демонах, о незавершенной мести, здесь было прекрасно. Пение птиц и шелест ветра в пожелтевших и покрасневших листьях, мягкий запах лесных трав и сырого мха, недалекое журчание ручейка. Я могла бы тут жить. Если кто-нибудь принесет еды конечно.

Солнце повисело в зените, согревая полянку, медленно сползло к западу, скрываясь за верхушками деревьев. В котелке закончился отвар, и костерок давно потух. Через поляну пролегли длинными полосами мягкие тени. Я было задремала на солнышке, но вот их призрачные плети дотянулись и до моего лежака, принося прохладу. Стихло пение птах.

Мужчины вернулись к вечеру. Хмурые и неразговорчивые. Побросали поклажу у двери, после чего, бросая друг на друга многозначительные взгляды, разошлись по своим делам.

Жнец сразу заставил меня задрать рубаху, показывая затянувшийся шрам, побурчал себе под нос нечто маловразумительное. Из его слов мне стало понятно, что скорее всего, вскоре шрам исчезнет вовсе, и если повезет, то останется лишь в воспоминаниях. Ощупал руку, ключицу, похвалил за чистую одежду и уборку в хижине. Не знаю почему, но мне стало приятно от этих слов.