Аарон Дембски-Боуден - Коготь Хоруса

Когда я распорол клинком пустоту сверху вниз, черные кристаллы вспыхнули, зазвенев от проснувшейся энергии. Клинок разорвал и реальность, и небытие. В воздухе ничего не появилось — никаких прорех буйной энергии и вопящих душ. Однако разрез существовал, и я ощущал далеких существ с другой стороны. Их настойчивый голод. Их яростные желания. Они безмолвствовали, почуяв шанс вырваться на свободу.

Я потянулся к незримому разрезу, напрягая чувства, будто скрюченные пальцы, и растянул края раны. По ту сторону прорехи была абсолютная чернота — чернота, присущая не пустоте, а слепоте. Смертные не сумели бы осознать то, что таилось за завесой. Я ощущал, как далекий голод становится ближе.

Где-то на другой стороне ждал Ашур-Кай. Он ждал с мечом в руке, возле точно такой же раны в реальности, которую проделал на борту «Тлалока».

Нерожденные хлынули через оба разрыва в один и тот же миг. Я и мой брат одновременно вступили в бой.

«Человечество всегда обращало взор к небу в поисках своего истинного пути».

Кто первым произнес эти слова? За тысячи лет моей жизни я так и не выяснил их происхождения. Возможно, никогда и не выясню, если мои хозяева из Инквизиции решат казнить меня. Впрочем, подозреваю, что они слишком умны для этого. Попытка убить меня не кончится для них ничем хорошим.

Мой брат Ариман, чья мудрость была неоспорима, пока он не позволил гордыне осквернить свой разум, особенно любил эту цитату. До того как я облачился в черное, когда мы с Ариманом еще являлись подлинными братьями, а не просто были связаны кровью, я посещал его лекции о происхождении нашего вида и вселенной — той, что мы объявили своей собственностью. В ходе наших споров он цитировал эти слова, и я улыбался — ведь они были столь верны.

Человечество всегда искало ответы на небесах. Первые люди глядели на солнце, поклоняясь шару термоядерного пламени как воплощенному в небе божеству — богу света, который нес жизнь и с каждым рассветом прогонял страх перед тьмой.

Это могущественный символ. Даже сейчас в постоянно сжимающихся границах Империума существуют примитивные миры, поклоняющиеся Императору как богу солнца. Ведомства человечества не заботит то, каким образом людские стада выражают свою верность Императору, пока те не прекращают беспрекословно поклоняться и выплачивать десятину Экклезиархии.

Когда философы тех первых культур перестали бояться темноты, ночное небо стало божественным садом, в котором звезды и сами планеты располагались поэтичными условными созвездиями и провозглашались телами далеких богов и богинь, взирающих на человечество с высоты.

Мы всегда смотрели вверх. Искали, тянулись, желали.

Вас смущает, что я говорю «мы»? Что я самонадеянно помещаю себя и свой род среди разнообразных ответвлений генетической паутины людей?

Империум демонстрирует величайшее невежество, полагая, будто члены Девяти легионов и идущие за нами смертные являются неким непостижимым, чуждым видом. Познание варпа — это всего лишь познание. Никакие перемены, секреты и истины не в силах полностью переписать душу.

Я не человек. Я перестал быть человеком в одиннадцать лет, когда легион Тысячи Сынов забрал меня из семьи и преобразил в орудие войны. Однако я сотворен на человеческой основе. Мои эмоции — это человеческие эмоции, перестроенные и обостренные постчеловеческими чувствами. Мои сердца — это человеческие сердца, хотя и измененные. Они способны на бессмертную ненависть и бессмертное желание, которые выходят далеко за пределы возможностей нашего базового вида.

Когда мы, Девять легионов, размышляем о людях вне рамок их очевидного применения в качестве рабов, слуг и подчиненных, то видим родственные души. Не отягощенный пороками вид, а слабое, невежественное стадо, которое необходимо направлять властью правителя. Человечество — это то, из чего мы выросли. Не наш враг. Всего лишь предыдущий шаг на спирали эволюции.

Так что да — я говорю «мы».

Со временем человечество стало обращать взор к небесам скорее в поисках знания, нежели веры. Первые цивилизации развились и переросли поклонение звездам, обратившись к планетам, вращавшимся вокруг них. Эти миры представляли собой землю обетованную для многообещающей экспансии. Человечество составило их каталог, придумало, как колонизовать их, странствуя по черному небу в кораблях с железной броней, и в конце концов начало искать на них жизнь.

Однако мы все еще стремились к большему. И довольно скоро нашли его.

Варп. Эмпиреи. Великий Океан. Море Душ.

Когда человечество впервые открыло варп и воспользовалось им для путешествий на невообразимые расстояния, мы так мало знали о зле, которое обитало в бесконечных волнах. Мы видели чужеродные сущности — нечеловеческих существ, сотворенных из эфира, но не таившуюся за ними злобу, и не те великие и губительные разумы, что дали им жизнь.

Мы видели лишь иную реальность за пределами нашей собственной, непрерывно меняющийся океан, который тем не менее позволял сокращать многовековые странствия до нескольких недель. Расстояния, на преодоление которых ушла бы сотня поколений, стало возможно покрыть за считаные месяцы. Под прикрытием полей Геллера, непроницаемых пузырей материальной реальности, первые эмпиронавты человечества повели наш вид к самым далеким звездам и к планетам, кружившимся в их чуждом свете.

Мы были слепы. В те дни безмятежного невежества мы и понятия не имели, что путешествуем через Ад. Не представляли, что плавает в тех волнах, ожидая, пока наши эмоции придадут ему форму.

У обитателей варпа есть бесчисленное множество названий в бессчетном количестве культур. Я слыхал, как их именовали Бездушными, Тэн-Гу, Шедим, Дхаймонион, Нумен, духами, призраками, дэвами, Падшими, Нерожденными и много как еще. Однако во всех этих названиях десяти тысяч культур эхом отдается одна и та же онтологическая суть.

Демон.

В тот же миг, когда я рывком открыл разлом, Мехари и Джедхор синхронно открыли огонь. На лишенной воздуха командной палубе рявканье их болтеров было неслышно, однако стволы задергались в такт от отдачи.

Первые Нерожденные выползли по каналу в холодный вакуум реального мира и попали прямо в шквал болтерных зарядов, которые раздирали их мертвенную плоть на части — толстые и влажные полосы призрачного ихора. Мое зрение больше не было связано с зрением Ашур-Кая, однако наша связь оставалась достаточно прочной, чтобы я чувствовал, что он делает. Мой брат прорезал выход канала на мостике «Тлалока», что стало бы серьезным риском, не охраняй его фаланга собственных рубрикаторов. Их болтеры открыли огонь, порождая гибельную бурю — бурю, уничтожающую существ, которые стремились выбраться наружу.