Аарон Дембски-Боуден - Коготь Хоруса

Моя рука поднялась, развернувшись ладонью к незваным гостям. Все развивалось так медленно. На самом деле это было невозможно — все случилось еще до того, как мое сердце успело ударить дважды, — однако для психически одаренных это довольно обычное ощущение. Похоже, когда мы управляем эфиром при помощи своих сил, все повседневные чувства становятся заторможенными.

Стоя с поднятой рукой, обращенной к Детям Императора, я очень спокойно произнес:

— Это вряд ли.

Снаряды разорвались о рябящий телекинетический барьер передо мной. Щит выполнил свое предназначение, и я позволил ему упасть. Джедхор продолжал стрелять, сосредоточившись на Нерожденных. Леор направил свой тяжелый болтер на Детей Императора, ожидая моей команды.

Однако я опустил руку, и Дети Императора не стали стрелять снова. Я ощущал их тревогу: ее зыбкие волны, соленые, как пот, и кислые, словно желчь, давили на мои чувства. «Колдун , — донеслось до меня ментальное шипение. — Колдун. Колдун. Не подходи. Будь осторожен. Колдун».

Предводитель отделения опустился на палубу, примагнитив к ней свои когтистые ботинки. Меч был у него на бедре, а не в руках, а с лицевого щитка шлема глядела серебристая погребальная маска, изображавшая безмятежное, исключительно прекрасное лицо. Нечто, позаимствованное из мрачного великолепия человеческой мифологии.

— Капитан Хайон.

О, какой голос! Таким голосом мягко и страстно проповедуют с кафедры. От такого голоса содрогаются души и проясняются мысли.

— Прежде чем ты сбежишь, я хотел бы с тобой поговорить.

На нем был черный доспех, отделанный блестящими пластинами цвета лепестков розы. Сквозь керамит проступала кость — не грубые узловатые бугры, а резное произведение искусства. На ней рунами Кемоша были выведены истории, о содержании которых я мог лишь догадываться на таком расстоянии. Сперва я решил, что на его плечи наброшен плащ из кожи мертвецов. Иллюзия разрушилась, когда несколько лиц скривилось. Мои целеуказатели воспринимали эти содранные лица на плаще как безжизненную плоть. Но вторым зрением я все же улавливал в них некую заторможенную, мучительную жизнь — у несчастных не было легких и языков, так что они лишь беззвучно стонали в своей вечной агонии.

— Не пытайтесь опять в меня стрелять, — отозвался я. — Это меня раздражает.

— Заметно. А ты узнаешь меня?

Я не узнал его, о чем и сказал. С момента нашего изгнания в Око я встречал в Девяти легионах сотни братьев и кузенов, и, хотя многие из них и носили на себе следы прикосновений варпа или же изменений, вызванных Искусством, мне никогда не доводилось видеть плаща из безмолвно вопящих лиц. Кроме того, я не узнавал его под преображенным доспехом. Он далеко ушел от того космодесантника, которым когда-то был. Впрочем, подобное, так или иначе, произошло с каждым из нас.

— Телемахон, — представился он все с той же подкупающей мягкостью, которая не подразумевала ни слабости, ни доброты. — Некогда капитан Телемахон Лирас из Пятьдесят первой роты Третьего легиона.

Мои руки крепче сжали рукоять Саэрна. Он заметил это и наклонил голову.

— Теперь ты меня вспомнил.

О да. Теперь я вспомнил. И при мне был Оборванный Рыцарь. В моей крови запылало искушение. Острое и горячее, реальное до осязаемости.

«Иди», — передал я Джедхору.

Он повиновался, продолжая стрелять по Нерожденным, и исчез в проходе. Тут же прозвенел голос Ашур-Кая:

«Джедхор прошел».

В тот же миг, когда Ашур-Кай произнес эти слова, на всех нас навалился колоссальный вес. Гравитация вернулась на пораженный корабль с чудовищной силой, и осветительные сферы мостика, мертвые и открытые пустоте на протяжении десятков лет, замерцали, вновь оживая. Парящие трупы упали на палубу, рассыпаясь в прах. Сбоящее освещение мостика заливало бледным сиянием тех из нас, кому предстояло осквернить затерянную в глубинах космоса гробницу мелким, ничтожным кровопролитием.

У Леора от тяжести подкосились колени. Пожиратель Миров выругался, пытаясь восстановить равновесие. Они перезапустили генераторы — без сомнения, чтобы взорвать мертвого гиганта или забрать его как трофей.

Мое сознание пылало от давящей близости такого количества жизней, хотя кругом царил адский холод. Еще Дети Императора, потоком движущиеся по коридорам. Еще, еще, еще. Телемахон и его люди приближались, теперь, впрочем, остерегаясь нас. Остерегаясь меня.

Леор поднял свой тяжелый болтер, но я надавил рукой на ствол, заставив соратника опустить оружие. Оставленный без присмотра и не поддерживаемый проход схлопнулся. Вопли Нерожденных смолкли, но за миг до этого в зал ворвалось последнее создание. Свирепая и рычащая черная охотница.

«Я велел тебе возвращаться на корабль», — передал я ей, но в ответ меня лишь обдало ощущением непокорства и преданности.

«Где охотишься ты, охочусь и я».

Моя волчица. Моя верная, любимая волчица.

«Спрячься, — потребовал я. — Будь наготове».

Гира скрылась в моей тени, и меня мимолетом согрело знакомое прикосновение дикого духа охотницы к моему разуму. Она залегла в ожидании, таясь и терзаясь голодом.

Не произнеся ни слова, я бросил на палубу перед Детьми Императора карту Таро и стал ждать их смерти.

Позвольте мне отвлечься на минуту, чтобы поведать вам историю — историю о крови и предательстве, которая произошла за целую вечность до этого последнего, темного тысячелетия, а также за много десятков веков до того, как мы с Леором оказались на борту «Его избранного сына». Это древняя история, однако она прямо относится к делу, обещаю вам.

Эта история происходит в нечестивые эпохи Старой Земли, в стране, которая известна как Галлия, а также именуется Франкской империей. Благородный святой Стальной Эры, последовавшей за Бронзовой и Железной Эпохами, полагал, будто слышит слова своего безликого божества. Чтобы подчеркнуть свою самопровозглашенную чистоту, он принимает имя Иннокентий, а затем ведет своих последователей на войну.

Лорд Иннокентий созывает Крестовый поход, дабы искоренить еретическую секту, которая в нашей фрагментарных исторических хрониках упоминается как картары. Он требует сжечь их за прегрешения против воображаемого бога. Однако святые воители — рыцари — облаченные в примитивные доспехи и вооруженные стальными мечами, являются князьями и владыками своих земель. Для них добродетели благородства и чести важнее всего. Народ их империи обращает к ним взоры в поисках правосудия, и это их клинки защищают слабых праведников от силы злодеев.

До тех пор, пока их не благословляет владыка Иннокентий. Он провозглашает их поступки священными деяниями, творимыми во имя почитаемого ими божества. Все преступления, какие они совершат на этой войне, будут оставлены без внимания. Все грехи будут прощены.