Стивен Эриксон - Врата Мертвого Дома

Предвечернее небо подёрнулось охряной дымкой, мелкой пылью Вихря, который по-прежнему ярился в сердце Рараку менее чем в десяти лигах отсюда. От этой удушающей мглы жара становилась невыносимой.

Маппо освободил запутавшегося бхок’арала и был за свою доброту жестоко укушен. Создание взлетело по склону вверх, осыпая своего спасителя писклявыми оскорбительными возгласами.

Скрипач окликнул трелля:

— Задай нам скорость!

Маппо кивнул, и они с Икарием двинулись по тропинке.

Сапёр порадовался тому, что только он один обернулся и увидел, как два десятка бхок’аралов на прощание машут им ручками с утёса, а Искарал Прыщ чуть не выпал из окна, пытаясь достать метлой ближайшего.

Армия бунтовщиков Корболо Дома расположилась на поросших травой холмах, окаймлявших южный край равнины. На каждой вершине стояли штабные шатры под знамёнами разных племён и самозваных батальонов ополчения. Между палаточными городками паслись огромные стада скота и табуны лошадей.

Вдоль частоколов возвышались три ряда распятых пленников. Соколы, ризаны и накидочники вились вокруг тел.

Самый дальний ряд крестов поднимался над валами и рвом менее чем в пятидесяти шагах от укрытия Калама. Он лежал на пожелтевшей траве, от иссушенной земли поднимался жар, смешанный с запахами пыли и полыни. По ладоням и предплечьям убийцы бездумно ползали насекомые. Калам не обращал на них внимания, не сводя глаз с ближайшего распятого.

Малазанский мальчик — не больше двенадцати или тринадцати лет. Накидочники облепили его руки от плеч до запястий, так что несчастный казался крылатым. Ризаны кишели бесформенными сгустками на ладонях и ступнях, там, где шипы пробили кость и плоть. У мальчика не было ни глаз, ни носа — лицо его представляло собой одну ужасную рану — но он ещё оставался жив.

Эта картина запечатлевалась в сердце Калама, как след кислоты на бронзе. Руки и ноги похолодели, словно его собственное право на жизнь сжалось, скрылось где-то в животе. Я не могу его спасти. Я не могу даже подарить ему милость быстрой смерти. Ни этому мальчику, ни кому-либо другому из сотен малазанцев вокруг этого лагеря. Я ничего не могу сделать .

Это знание стало для убийцы шёпотом безумия. Только одно чувство заставляло Калама дрожать от ужаса: беспомощность. Не та беспомощность, которую дают плен или пытки, — и то и другое было ему не внове, и убийца знал, что пытки могут сломить всякого — каждого. Но это… Калам боялся ничтожности, неспособности на что-то повлиять, изменить мир за пределами собственной плоти.

Именно такое знание эта картина выжигала в его душе. Я ничего не могу сделать. Ничего. Через пространство в непреодолимые пятьдесят шагов Калам смотрел в невидящие глазницы мальчика, расстояние словно уменьшалось с каждым вздохом, пока наконец он не почувствовал, будто может коснуться губами обожжённого солнцем лба несчастного. Прошептать утешительную ложь — твою смерть не забудут, истину твоей драгоценной жизни, с которой ты отказываешься расставаться, потому что больше у тебя ничего нет. Ты не один, малыш, — ложь. Мальчик был один. Один на один со своей агонизирующей, умирающей жизнью. А когда тело станет трупом, когда оно сгниёт и упадёт на землю рядом со всеми остальными жертвами вокруг того места, где стояла армия, он будет забыт. Ещё одна безликая жертва. Одна среди непостижимого множества других.

Империя отомстит — если сможет, — и число жертв вырастет. Угроза Империи от века была такой: Разрушения, которые ты принесёшь нам, мы вернём тебе десятикратно. Если Каламу удастся убить Ласиин, быть может, он сумеет привести на трон человека, которому хватит смелости править не в кризисном положении. У Быстрого Бена и Калама даже был на примете подходящий кандидат. Если всё пройдёт по плану. Но для этих людей всё уже кончено, слишком поздно.

Убийца медленно выдохнул и только теперь понял, что лежит на муравейнике, а его обитатели самым недвусмысленным образом предлагают ему убираться. Я навалился на их мир весом бога, и муравьям это не по нутру. У нас куда больше общего с ними, чем все думают.

Калам отполз назад по траве. Впрочем, это не первая ужасная картина, какую я видел в жизни. Солдат должен научиться носить все виды брони, и пока он остаётся в профессии, этого хватает. О боги, не думаю, что смогу сохранить рассудок, если наступит мир!

Эта мысль отозвалась холодком, растеклась слабостью по рукам и ногам, но Калам уже добрался до заднего склона, и жертвы скрылись из виду. Убийца оглядел окрестности, высматривая признаки присутствия Апта, но демон как сквозь землю провалился. Тогда Калам приподнялся и, пригнувшись, двинулся обратно в осиновую рощу, где ждали остальные.

Когда он приблизился к невысокой поросли, окружавшей сребролистые деревья, из укрытия поднялась Минала с арбалетом в руках.

Калам покачал головой. Молча они скользнули между чахлыми стволами и вернулись к малазанцам.

Кенеба снова свалил приступ лихорадки. Его жена, Сэльва, стояла над ним, в плотно сжатых губах проступали признаки страха, почти паники. Она промокала лоб мужа влажной тканью и тихо что-то бормотала, пытаясь успокоить его судороги. Дети, Ванеб и Кесен, были рядом, они тщательно ухаживали за своими конями.

— Насколько всё плохо? — спросила Минала, аккуратно спуская с боевого взвода арбалет.

Некоторое время Калам не отвечал, сосредоточенно стряхивая с себя муравьёв, затем вздохнул.

— Нам их не обойти. Я видел знамёна западных племён — и эти лагеря быстро растут, а значит, в одане на западе будет людно. На востоке мы упрёмся в деревни и городки, захваченные и снабжённые гарнизонами. Там весь горизонт дымом затянут.

— Если бы ты был один, пробрался бы, — заметила Минала, отбрасывая с лица прядь чёрных волос. Его пронзил пристальный взгляд её светло-серых глаз. — Притворился бы воином Апокалипсиса, напросился на дежурство у южного частокола, а потом ускользнул ночью.

Калам хмыкнул:

— Не так всё просто, как ты думаешь. В лагере есть маги.

А я держал в руках Книгу — недолго бы я остался там неузнанным …

— А какая разница? — спросила Минала. — Может, о тебе и идёт слава, но ты ведь — не Взошедший.

Убийца пожал плечами. Он выпрямился, подобрал свой мешок и начал рыться в нём.

— Ты мне не ответил, капрал, — продолжила Минала, не сводя с него глаз. — Откуда вдруг такое самомнение? Ты не похож на человека, склонного к самообману, значит, — что-то от нас скрываешь. Что-то… важное о себе.

— Чародейство, — пробормотал Калам, вытаскивая из мешка небольшой предмет. — Не моё. Быстрого Бена. — Он поднял предмет повыше и криво усмехнулся.