Стивен Эриксон - Врата Мертвого Дома

Двойной рёв рогов с холма призвал обратно Дурных Псов. Дукер увидел Колтейна — вороний плащ посерел от пыли — верхом на боевом коне на гребне. Историк разглядел, как Кулак жестом приказал своим подчинённым трубить, и рога взвыли снова — на этот раз быстрее. Вы нам нужны!

Да только кони измотаны. Они совершили невозможное. Взлетели вверх по насыпи, со всё большей и большей скоростью, с такой скоростью, какой я никогда прежде не видел. Историк нахмурился и развернулся.

Нихил и Бездна по-прежнему стояли по бокам одинокой кобылы. Лёгкий ветерок трепал её гриву и хвост, но в остальном животное не шевелилось. Дукер вдруг похолодел. Что же они сделали?

Раздавшийся вдалеке вой привлёк внимание историка. Через реку двигался большой конный отряд, но с такого расстояния знамён было не различить. Затем Дукер разглядел маленькие бурые точки, которые мчались впереди всадников. Виканские собаки. Это клан Куницы .

Как только всадники выбрались из реки, они пустили коней галопом.

Кавалерию Сиалка и Карон-Тепаси виканцы захватили врасплох: сперва на них накатилась волна злобных псов, которые не обращали внимания на лошадей и бросались на всадников — шестьдесят фунтов рычания, клыков и мускулов стаскивали солдат с сёдел, — а затем подоспели сами виканцы. Они заявили о своём прибытии на поле боя, швырнув перед собой отрубленные головы, а потом испустили жуткий крик, от которого кровь стыла в жилах, и обрушились с фланга на вражеских конников.

Пару десятков ударов сердца спустя кавалерия Сиалка и Карон-Тепаси перестала существовать: всадники были убиты или гибли, спасаясь бегством. Конники Куницы лишь на миг задержались, чтобы перестроиться, прежде чем лёгким галопом рвануться вместе со своими пятнистыми псами на убарийцев.

Враги смешались, бросились бежать — инстинктивно, но вовремя.

Всадники клана Дурного Пса уже катились вниз по насыпи, объезжая с обеих сторон колдунов и неподвижную кобылу, а затем поскакали на юг — преследовать бегущую пехоту Сиалка и Халафа и титтанских лучников.

Дукер опустился на колени, силы вдруг покинули его, эмоции кипели в котле горя, гнева и ужаса. Не говори о победе сегодня. Нет, вообще молчи .

Кто-то, запыхавшись, выбрался на вал. Шаги послышались ближе, затем рука в латной рукавице тяжело легла на плечо историка. Голос, который Дукеру не сразу удалось узнать, проговорил:

— Знаешь, дед, они ведь насмехаются над нашими аристократами. Придумали для них прозвище по-дебральски. Знаешь, как переводится? Собачья цепь. Собачья цепь Колтейна. Он ведёт, но и его ведут, он тянет вперёд, но его тянет назад, он скалит зубы, но кто жалит его сзади? Те, кого он поклялся защищать. А ведь есть в таком прозвище второе дно, как думаешь?

Голос принадлежал Сну, но звучал странно. Дукер поднял голову и посмотрел в лицо человеку, который присел рядом с ним. Единственный голубой глаз поблёскивал среди массы изорванной плоти. Мощный удар палицы вдавил боковой щиток шлема, сломал скулу, выдавил глаз и оторвал нос. Жуткая кровавая маска, которая теперь служила капитану лицом, дрогнула в чём-то похожем на улыбку.

— Повезло мне, историк. Смотри, ни одного зуба не выбили — не шатаются даже.

Счёт жертв стал ошеломительной литанией тщете войны. По мнению историка, сегодня лишь Худ мог бы улыбнуться с триумфом.

Клан Куницы ждал титтанских копейщиков и божка-военачальника, который вёл их. Духи земли из засады напали на семака и разодрали его плоть на куски, чтобы вырвать и пожрать останки древнего бога. Затем Куницы привели в действие свою собственную ловушку: она была ужасна по-своему, ибо беженцы в ней служили приманкой, и сотни были убиты или ранены, пока приводилась в исполнение эта хладнокровная хитрость.

Вожди клана Куницы могли бы сказать, что враги превосходили их числом в четыре раза; что некоторые из тех, кого они поклялись защищать, были принесены в жертву, чтобы спасти остальных. Всё это было правдой и могло бы служить оправданием тому, что они сделали. Однако вожди ничего не сказали, и хотя их молчание вызвало бешенство и ярость, особенно среди членов Совета знати, Дукер видел всё в ином свете. Виканцы презирали высказанные вслух оправдания и пояснения — не принимали их от других и насмехались над теми, кто пытался говорить. Поэтому они молчали сами, и Дукер подозревал: виканцы чтили жертв — малазанцев и своих родичей — так, что попытаться выразить это словами было бы эгоистичным и низким кощунством.

К несчастью, беженцы этого не понимали. Для них молчание виканцев само по себе было знаком презрения, пренебрежения к потерянным жизням.

Тем не менее клан Куницы иным образом отдал честь погибшим беженцам. После разгрома титтанских лучников в долине это равнинное племя фактически прекратило своё существование. Воздаяние Куницы было абсолютным. На этом всадники не остановились, они нашли крестьянскую орду Камиста Релоя, которая с опозданием шла на битву с востока. Виканцы устроили бойню, которая могла бы послужить наглядным отражением того, что титтанцы собирались сделать с малазанцами. Этого урока беженцы тоже не поняли.

Дукер был уверен, что, несмотря на все попытки мудрецов, нельзя найти объяснения тёмным путям, которыми движутся людские мысли в тени большого кровопролития. Достаточно было вспомнить его собственную реакцию, когда, спустившись с насыпи, Дукер оказался рядом с Нихилом и Бездной, ладони которых покрывали пот и свёртывающаяся кровь с боков замертво стоящей кобылы. Силы жизни дают великую силу, и принести в жертву одно животное, чтобы даровать неистовую мощь почти пяти тысячам других, было делом достойным и благородным.

Но ведь глупая тварь до самого конца не понимала, что погибает под любящими руками двух убитых горем детей…

На Имперском Пути горизонт оборачивался со всех сторон серым саваном. Все детали казались смазанными под вуалью неподвижного, густого воздуха. Никакого ветра, но эхо смерти и разрушения оставалось, будто разлитое в самом времени.

Калам чуть откинулся в седле, не сводя глаз с картины перед собой.

Пепел и пыль осели на выложенный плиткой купол. В одном месте он провалился, так что стали видны грани бронзовых пластин кровли. Над проломом висела серая дымка. По изгибу купола было понятно, что на поверхности осталась едва ли его треть.

Убийца спешился. Задержался, чтобы потеребить шарф, который прикрывал его нос и рот, сбить корку пепла и пыли. Обернулся, чтобы взглянуть на остальных, и пошёл к зданию.

Где-то внизу, под ногами стоял дворец или храм. Добравшись до купола, убийца наклонился и смахнул пепел с бронзовых пластин. Показался глубоко врезанный в металл символ.