Стивен Эриксон - Врата Мертвого Дома

Чудовище оказалось медведем-одиночником, громадным, как карета аристократа, боками он почти упирался в стены корней, а вытянутые руки цеплялись за густой мех. Сапёр заметил, что одну нечеловеческую руку просто вырвало из тройного плечевого сустава, брызнула старая чёрная кровь. Не обращая внимания на конечности, будто просто продирался через колючий кустарник, медведь ринулся вперёд.

Скрипач припал к земле — кора на корнях казалась горячей, покрытой чем-то вроде пота — и даже не закричал, чтобы предупредить остальных. Нужды в этом не было.

Над ним промелькнуло брюхо медведя — сероватое, измазанное кровью, а затем зверь помчался дальше, хотя сапёр и перекатился ему вслед.

Внимание медведя было полностью сосредоточено на кроваво-красном одиночнике-энкар’але, который висел над ним и яростно визжал. Медведь взмахнул лапой, но рассёк воздух: крылатый ящер отшатнулся — и попал в зону досягаемости палицы Маппо.

Скрипач даже не взялся бы оценить силу, с которой трелль обеими руками обрушил оружие на одиночника. Оснащённый клыками боёк палицы врезался в грудь энкар’ала и ушёл внутрь под хруст костей. Ящер размером с вола буквально сложился под этим ударом. Кости крыльев сломались, шея и голова вылетели вперёд, из глаз и ноздрей брызнула кровь.

Энкар’ал был мёртв прежде, чем ударился о стену из переплетённых корней. Когтистые лапы и руки жадно вцепились в тело.

— Нет! — заревел Маппо.

Взгляд Скрипача метнулся к Икарию, но не ягг стал причиной крика трелля: Крест набросился на огромного медведя сбоку.

Одиночник заревел и подался в сторону, прижался к стене корней. Мало рук и лап смогли бы удержать такого зверя, но одна из них — покрытая зелёной кожей — обвила толстую шею, и эта рука обладала силой большей даже, чем мощь одиночника.

Крест сжал в зубах извивающуюся лапу, размалывая кости, затем диким рывком оторвал её.

— Мессремб! — заголосил трелль, вырываясь из рук Икария. — Союзник!

— Одиночник! — завопил Искарал Прыщ, приплясывая на месте.

Маппо вдруг обмяк.

— Друг… — прошептал он.

И Скрипач понял. Первый друг, который погиб сегодня. Первый …

Треморлор забрал обоих оборотней, вверх взвились корни и опутали новых пленников. Оба зверя теперь висели друг напротив друга на противоположных стенах — здесь они останутся навеки. Медведь-одиночник сопротивлялся, из культи хлестала кровь, но даже его чудесная сила не могла сравниться с неземной мощью Азата и руки, которая всё теснее прижимала его к себе. Сжатое горло Мессремба не находило воздуха, алая кайма вокруг карих глаз приобрела синеватый оттенок, сами глаза выпучились так, будто вот-вот выскочат из мохнатых глазниц.

Крест отодвинулся и безмятежно принялся обгладывать оторванную лапу — плоть, мех, саму кость.

— Маппо, — проговорил Икарий, — видишь чужую руку, которая сейчас лишает его жизни? Ты понимаешь? Не будет вечного заточения для Мессремба. Худ примет его — смерть возьмёт его, как и энкар’ала.

Корни с противоположных стен потянулись друг к другу, почти соприкоснулись.

— В лабиринте будет новая стена, — сказал Крокус.

— Тогда давайте быстрее, — проворчал Скрипач, который только теперь поднялся на ноги. — Все — на эту сторону.

Они пошли дальше, снова в молчании. Скрипач заметил, что его руки дрожат на прикладе жалкого оружия. Сила и дикость, которые он увидел несколько минут назад, просто выбили сапёра из колеи.

Мы погибнем. Даже сотни Гончих Тени не хватит, чтобы нас спасти. Тысячи оборотней собрались здесь, все в Треморлоре — сколько из них доберутся до Дома? Только сильнейшие. Сильнейшие… А мы на что решились? Войти в Дом, чтобы найти врата, которые приведут нас в Малаз, в Мёртвый Дом. О боги, мы же мелкие сошки… за одним исключением: с нами тот, которого мы не должны пускать в бой, тот, которого боится даже сам Азат.

Отовсюду раздавались звуки яростной битвы. В других коридорах этого адского лабиринта кипел бой, которого, как понимал Скрипач, им не избежать. Ужасные звуки становились всё громче, ближе. Мы приближаемся к Дому. Все сходимся …

Он остановился, повернулся к остальным. И ничего не сказал, потому что каждое лицо, каждый встретивший его взгляд говорил о том же знании.

Впереди застучали когти, сапёр резко повернулся и увидел, как Шан быстро замедляет бег. Бока её ходили туда-сюда и были расчерчены множеством ран.

Ох, Худ…

Новый звук послышался оттуда, где только что была Гончая.

— Его предупреждали! — закричал Икарий. — Гриллен! Тебя предупреждали!

Маппо обхватил руками ягга. От внезапной вспышки гнева Икария воздух вдруг замер, будто весь Путь задержал дыхание. Ягг не шевелился в объятиях, но сапёр видел, как руки трелля напряглись, пытаясь сдержать невидимую силу. Звук, который издал Маппо, был полон такой боли, такого отчаяния и страха, что Скрипач ссутулился, из глаз у него потекли слёзы.

Бельмо отскочила от Икария, и сапёр содрогнулся, увидев, что Гончая поджала хвост.

Крест и Бэран оказались рядом с Шан, встревоженные Псы встали стеной напротив Икария, а Скрипач оказался не с той стороны. Он попятился, ноги плохо слушались, будто в жилах плескался галлон вина. Он не сводил глаз с Икария: теперь тонкая грань, на которой все они стояли, наконец обнажилась, суля неописуемый ужас.

Все трое Псов вздрогнули и отскочили на шаг. Скрипач обернулся. Коридор впереди закрыла новая стена — из кишащих маленьких тел.

Вот так так. Какая встреча .

Девочке было не больше одиннадцати-двенадцати лет — на ней красовался кожаный жилет, обшитый внахлёст бронзовыми кругляшками — расплющенными монетами, а копьё у неё в руках было таким тяжёлым, что дрожало, когда девочка решительно направила его на незнакомцев.

Фелисин взглянула на корзинку с веночками из цветов, которая стояла у босых, запылённых ног девочки.

— У тебя неплохо получается, — сказала Фелисин.

Юная стражница снова посмотрела на Леомана, затем на тоблакая.

— Можешь опустить оружие, — сказал воин пустыни.

Дрожащее остриё копья упало на землю.

Голос тоблакая прозвучал сурово:

— На колени перед Ша’ик Возрождённой!

Девочка мгновенно пала ниц.

Фелисин наклонилась и коснулась головы девочки.

— Можешь встать. Как тебя зовут?

Девочка неуверенно поднялась, но в ответ только покачала головой.

— Скорее всего, она из сирот, — заметил Леоман. — Некому говорить за неё в обряде наречения именем. Поэтому у неё нет имени, но она отдаст за тебя жизнь, Ша’ик Возрождённая.

— Если она готова отдать за меня жизнь, значит, заслужила имя. Как и другие сироты.

— Как пожелаешь — кто будет говорить за них?

— Я, Леоман.