Р. Скотт Бэккер - Око Судии

И она держит все это… Мимара держит ее в руке!

Слезу Господню.

Сквозь мистический холод поющего ветра она расслышала:

— Мимара?

Она сидела скорчившись над своей добычей в полном ошеломлении.

— У тебя все в порядке?

В руке она держит свет, иной свет, тот, что горит, но не освещает, звезду, которая сверкает так же ярко, как Небесный Гвоздь.

— Где ты это взяла? — спросил Сома. Он сел рядом с ней на корточки и кивнул на Хору у нее на ладони — или на то, что раньше было Хорой…

Мимара кашлянула, чтобы не дрожал голос, и спросила:

— Ты ее видишь?

Он пожал плечами.

— Слеза Господа, — сказал он с усталым безразличием. — Ну вот, мы тут пытаемся добыть драконовы зубы, а ты уже нашла свое сокровище.

— Я не за богатствами пришла. — Она рассматривала его темное красивое лицо сквозь сияющие белые лучи, исходящие от ее ладони. — Значит, света ты не видишь?

Он посмотрел на Суриллическую Точку и нахмурился.

— Вижу прекрасно…

Посмотрев опять на нее, он поднял брови.

— А вот тебя разглядеть трудно, когда на тебе эта штука. Ты похожа на… живую тень….

— Я про это говорю, — сказала она, поднимая ладонь. — Что ты видишь, когда смотришь вот на это?

Он скорчил мину, которая появлялась у него на лице каждый раз, когда он подозревал, что над ним подшучивают: смесь обиды, негодования и желания доставить другим удовольствие.

— Комочек тени, — медленно проговорил он.

Мимара вытащила из-за пояса пустой кошелек и поспешно опустила в него Хору. Сома едва слышно пробормотал: «Вот так-то намного лучше», но она не стала обращать на него внимания. Вытянув шею, Мимара начала озираться в поисках лорда Косотера. Она чувствовала его Хору так же отчетливо, как свою, но ощущение, исходящее от другой Хоры, было иным: направленное вовне сияние, а не покалывание затягивающей черноты. Капитан и еще несколько человек дремали, прислонившись к стене. Его широкая борода упиралась в закапанные кровью пластины доспехов. Но поскольку свою Хору он спрятал в карман, было не разобрать, идет ли от нее свет, видимый и обычным зрением.

Мимару вдруг окатил страх. Древняя тюрьма для рабов, медленно поворачиваясь, поплыла перед глазами. «Что-то такое со мной происходит…»

В этот момент она и заметила незнакомца.

Здесь, прямо среди них. Поначалу она подумала, что это Клирик — лицо было почти таким же, — но Клирик сидел в нескольких шагах, скрестив ноги и склонив голову то ли от усталости, то ли в молитве.

Еще один нечеловек?!

Он сидел так же, как все остальные, ссутулившись от ветра и прикрыв глаза, как будто мысленно перебирая свои страдания. Старинный головной убор прикрывал его спину и плечи: корона из посеребренных терновых шипов с целым шлейфом из тонких черных прутьев. Его фиолетовые одежды были просторны, но не скрывали доспехов — подобия кольчуги, сплетенной из множества золотых фигурок. Сквозь нее проглядывала белая кожа, гладкая, как слоновая кость.

Секунду Мимара не могла ни говорить, ни дышать. Потом наконец выговорила:

— Со-сома?

— Мим-Мимара? — отозвался он, попытавшись передразнить ее. Он всегда над ней подшучивал.

— Вон там, — сказала она, не глядя на нильнамешского дворянина, — это кто?

На мгновение она испугалась, что и этого он тоже не видит…

И что она сошла с ума.

Последовавшая пауза и успокоила, и испугала ее.

— Какого…?!

Она услышала, что Сома вытащил меч — этот звук, даже почти заглушенный ветром, мгновенно поднял на ноги остальных.

Все повскакали, загалдели, подняв потертые щиты и зазубренные мечи. Сома шагнул вперед, заслонив Мимару, встал в стойку и поднял над головой свою кривую саблю. По другую сторону от незнакомца поднял глаза Клирик, с кошачьим любопытством прищурился.

Медленно поворачивая голову, незнакомец огляделся, ни на ком не задерживая взгляда. Потом вновь опустил взгляд к сандалиям. Мимара обратила внимание, что пышные складки ткани на его плечах неподвижны, хотя у остальных, кто обступил чужака, порывы ветра трепали и прижимали одежды.

— Сейу милостливый! — прошептал Галиан. — У него же… у него нет тени!

— Тихо, — рявкнул лорд Косотер, пробуждая хорошо знакомый Мимаре инстинкт. В воздухе витало ощущение звенящей опасности; стоявший перед ними нечеловек казался менее материален, чем грозные ворота, чем тот роковой порог, который они переступили.

Он стоял абсолютно неподвижно. С настороженностью стервятника он ловил каждый звук и движение.

Клирик осторожно приблизился к незнакомцу, поблескивая нимилевой кольчугой под паутиной брызг крови. На лице его было написано крайнее удивление, настолько искреннее, что он начал приобретать человеческие черты. Клирик опустился перед незнакомцем на колени и, заглядывая в лицо, негромко позвал:

— Брат?

Лицо поднялось. Прутики на головном уборе обмахнули подбородок, блеснув, как обсидиановые.

Ни звука не донеслось из приоткрытых губ. Вместо этого — весь отряд вздрогнул — послышалось, как нестройным унисоном хрипло заговорили Поквас и Ахкеймион:

— Ты-ты…

Сарл довольно захихикал, как пьяный дедушка, которому удалось до слез напугать внучат.

— Да, брат… Я вернулся.

Губы снова шевельнулись, и голоса двух лежащих без сознания людей заполнили пустоту. Один из голосов был старчески тонким, второй — глубокий и мелодичный.

— Они-они называли-называли нас-нас ненастоящими-щими.

— Они дети, которые никогда не вырастут, — ответил Клирик. — Они по-другому не могли.

— Я-я любил-любил их-их. Я-я их-их так-так любил-любил.

— Мы все их любили. Когда-то.

— А-а они-они предали-дали.

— Они были нашим наказанием. За непомерную гордыню.

— Предали-дали. И ты-ты предал-дал…

— Ты слишком долго здесь находился, брат.

— Я-я не знал-знал, куда-да идти-идти. Все-се двери-двери другие-гие, а-а пороги-ги… в них-них больше-ше нет-нет святости-сти.

— Да. Наш век миновал. Кил-Ауджас пал. Ввергнут во тьму.

— Нет-нет. Не-не тьму-тьму…

Король нелюдей торжественно поднялся, раскинул руки и отвел их назад, выгнувшись, и Мимара увидела, что его одежда — на самом деле, отрез темной шелковистой ткани, которая была пропущена под руками и уложена на плечах. Переливающиеся концы ее ниспадали на землю. На нем были латы без рукавов, но вниз они доходили до самых сандалий, открывая точеное тело настолько, насколько и скрывали. В тени бедер, как змея, висел фаллос.

— Преис-подняя-няя.

Не вставая с колен, Клирик поднял глаза на величественную фигуру; на лице его боролись тоска и сомнение.

— Проклятие-тие, брат-брат. Как-как? Как-как мы-мы могли-могли забыть-быть?

Сверкающие черные глаза подернулись печалью.

— Только не я. Я никогда не забывал…