Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц

— Спасибо, — повторил я горько. — Вот что значит репутация! И про родинки знаете… про другие места и спрашивать не решаюсь, но про вас никаких порочащих слухов! То ли их пресекаете, то ли носителей удушиваете, а вот про меня чего только не плетут, если это не козни нашего графа Альбрехта!.. Ладно, граф, я еще как-нибудь проведу с вами воспитательную беседу…

— Только не в пыточном подвале, — взмолился Альбрехт. — А пока, ваше высочество, не стойте так в ночи под факелом, очень уж хорошая мишень, а то и не доживете до счастливого момента, когда начнете с меня шкуру сдирать на свой личный барабан.

Мы вернулись в здание, они и на входе прикрывали меня телами, а я все думал, что Гизелла, скорее всего, как раз ничего и не увидела, как и другие не видели, это ее и ужаснуло. А тьма, ад и скрежетание зубов… это женские фантазии, хотя, конечно, каждый из нас носит ад и рай в себе. Хотя, может быть, она увидела Терроса?

В нижнем зале продолжается общий пир, но за столами народу все меньше, хотя многие возвращаются, но теперь больше ходят вдоль стен и между столами, весело переговариваясь, чем сидят.

Я заглянул внутрь, но входить не стал, не мое это дело — пить и говорить о подвигах.

У входа в зал стоит Зигфрид, рядом с ним двое из отряда Дарабоса, Норберт временно прислал их в помощь Зигфриду. Все трое весело чешут языками, довольные, сытые и уже чуточку пьяные, рассматривают всех бесцеремонно, довольно громко отпускают шуточки.

Сейчас они провожали хмельными взглядами одного из слуг, что с неловкостью несет поднос с блюдами через зал. Я видел, как они переглянулись, а Зигфрид сказал громко:

— Эй, Джон!..

Слуга оглянулся, Зигфрид сказал благожелательно:

— А почему не Клайнен?.. Тот носит половчее! А тебе больше подходит быкам шеи ломать.

Слуга польщенно улыбнулся.

— Клайнен на кухне. Там много работы.

Зигфрид сказал с сочувствием:

— Это в зал лордам? Давай я отнесу сам. А то ты обязательно в дверях запнешься.

Слуга явно заколебался, но Зигфрид уже требовательно протянул руки, и он с неохотой передал ему поднос. Зигфрид принял, отступил на шаг, а один из стражей моментально ухватил ошеломленного слугу за руки.

Зигфрид приставил ему к горлу острие меча.

— Замри, как муха в янтаре!

Слуга застыл, на лице сперва недоумение, затем страх, но следом проявилось и нечто иное, из-за чего у меня по спине пробежала дрожь.

Зигфрид ударил его в затылок рукоятью меча. Тот охнул и обвис в руках стражей.

Его быстро поволокли в ближайшую комнату и захлопнули за собой двери.

— Что с ним? — спросил я.

— Это не Джон, — пояснил Зигфрид. Он кивком подозвал одного из пробегавших слуг, сунул в руки нагруженный поднос и взглядом отправил в зал. — Совсем не Джон.

— А кто?

— Попробуем выяснить, — ответил он сумрачно. — Гад, как близко подошел!.. А наши маги никак не научатся распознавать их издали. А священники так вообще…

Я спросил в недоумении:

— Но как распознали этого? Я ничего не заметил!

— Вы и не должны замечать слуг, — отпарировал он. — Это наше дело — наблюдать и замечать все странности. Джон носит поднос ловко, на одной ладони, красиво даже, а сейчас держал двумя руками. Когда я спросил, где Клайнен, он ответил, что тот на кухне, но на самом деле никакого Клайнена здесь нет…

— Ловко, — сказал я. — Ты что, всех здесь знаешь?

— Работа такая, — ответил он.

Я вздохнул, в изумлении покачал головой.

— А кто был этот? Оборотень?.. Тогда его задержал бы священник у входа!

Он покачал головой.

— Нет, это человек, но продавший свою душу. Даже не душу, а позволивший кому-то, находящемуся очень далеко, овладеть на время своим телом и глазами.

— Значит, — сказал я, — это он сейчас только телом, но в нем сейчас кто-то другой?

— Был точно, — ответил он, — сейчас, возможно, уже оставил его тело. Говорят, колдуны хоть и не умирают, когда таких вот убивают, но им все равно больно.

В пыточный подвал Норберт просил не заходить, чтобы тот колдун, что в теле этого слуги, меня не слишком рассматривал, а то еще порчу наведет, кто их знает. Но через час примчался от него один из его людей и сказал, что теперь можно, уже проверили, колдун покинул его тело.

Я прошел в подвал, дивясь, как мои ребята все проделали так чисто, что герцог до сих пор не знает, что мы делаем в его замке. Едва открыл дверь, в лицо пахнуло запахом горелого мяса. Слуга висит в подвале, распятый на каменной стене, пальцы босых ног сожжены на раскаленных углях, лицо перекошено страданием, из глаз катятся слезы.

В подвале Норберт и Зигфрид, а граф и остальные мои соратники сейчас, как я понимаю, отвлекают герцога и его людей от суровых бытовых проблем.

В моем сердце закопошилась жалость, я приблизился и всмотрелся в простое крестьянское лицо распятого.

— За какие блага, — спросил я с сочувствием, — ты позволил чужаку занять твое тело и распоряжаться им?

Он простонал слабо:

— Всего за десять золотых… Он поклялся, что займет всего на несколько часов… и ничего со мной не случится…

Норберт сказал хмуро:

— Сделка с противником — предательство…

Слуга прошептал:

— Он сказал, что хочет только рассмотреть, в такой ли роскоши живет Ричард, как его господин…

— Кто его господин?

— Он не говорил…

Зигфрид прорычал:

— Теперь давай подробно. Кто предложил такое? Когда?.. Сам ли он нашел такого или ты предложил?.. Сколько раз он уже входил в твое тело?

Слуга принялся рассказывать, перемежая признание плачем и стонами. Я слушал, сам иногда задавал вопросы, картина вырисовывалась, с одной стороны, почти утешительная: заклятие это редкое, доступное только очень сильным магам, к тому же на этой стороне человек должен быть «подходящим», как я понимаю, восприимчивым; кроме того, против воли нельзя ни в кого вот так вломиться, человек должен сам желать этого и позволить чужому войти в себя и завладеть всеми органами… С другой стороны, вот по этому дурню видно, что если он согласился отдать свое тело на время в аренду за десять золотых, то такие еще найдутся.

Он испустил дух тут же, в подвале. Слугам объявили, что оказался подкупленным людьми Мунтвига, но все уже решено, праздник продолжается.

Гордые своей бдительностью стражи с удвоенной подозрительностью всматривались в каждого допущенного в замок, а в зале продолжался пир, готовый растянуться до утра.

Я вернулся на свое место, небрежным тоном рассказал герцогу о пустячном инциденте, пусть лучше от меня узнает, чем кто-то переврет, предложил ему выпить за прекрасных дам в зале, и он постепенно успокоился, тем более что я весь из себя довольная безмятежность.

Его милая Киринда тут же снова начала показывать мне женщин в зале, называть имена и шепотом рассказывать, какая чем хороша: кто знатностью, кто богатством, а кто и очень важными связями.