Мария Семенова - Лебединая Дорога (сборник)

Страшен был вид обрушенных стен, провалившихся крыш, вздыбленных брёвен с застрявшими в них обгорелыми стрелами… Нагнувшись с седла, Халльгрим вытащил одну из них, тошнотворно вонявшую палёным пером. Железный наконечник был обоюдоостр и походил на маленький нож. Виглафссон внимательно осмотрел его и бросил стрелу. Викинги были датчанами, из племени ютов.

Воины помоложе отводили глаза от мертвецов, что лежали неубранными между домами, во дворах, на порогах жилищ… Смерть настигла их кого как – одних в борьбе, других в попытке спастись. Халльгрим глядел на них равнодушно. Он ли не знал, как бьёт в сильной руке датский боевой топор. Битва есть битва, но юты, одержав победу, не позаботились о павших врагах. Это было недостойно.

Мальчишка Чекленер уже стоял возле того, что осталось от его кудо. Безжалостный огонь пощадил часть стены, где была дверь. На пороге, головой наружу, лежала женщина… Жадные птицы ещё не тронули её глаз, и они смотрели в серое небо – капли дождя на щеках казались каплями слёз. Рука, выброшенная вперёд, тянулась к спеленатому комочку, навсегда затихшему у самой ладони…

А над ними, словно в последней попытке их защитить, стоял широкоплечий молодой мерянин. Он наверняка недёшево продал свою жизнь. Одна его рука всё ещё сжимала уродливо погнутый меч. Другая держалась за древко копья, пригвоздившее его к обугленным брёвнам. Русоволосая голова бессильно свешивалась на грудь. Он умер не сразу.

– Пожалуйста, вытащи копьё, – сказал Бьёрну Чекленер. – Мне никак.

Счастье, что ещё жила в Беличьей Пади спасённая им сестра… Бьёрн дёрнул глубоко засевшее копьё, но оно даже не шелохнулось. Сигурд поспешил на подмогу, и вдвоём они кое-как раскачали его и вытащили вон. Тело мерянина осело к подножью стены, и стала видна страшная сила, с которой был нанесён удар. Толстое бревно треснуло по всей длине, защемив наконечник. Подошедший Торгейр протянул за ним руку, но Халльгрим опередил его:

– Дайте-ка мне…

Он осмотрел искусную серебряную насечку на втулке и только тогда передал оружие херсиру, пояснив:

– Ютское… Хельги когда-то подарил похожее твоему отцу. Оно звалось Гадюка. Вот я и подумал, не это ли самое.

Торгейр повертел наконечник в руке и сказал:

– Мой старик никогда не оставил бы такого копья, даже со сломанным древком.

У них не было времени похоронить павших согласно обычаю… Посреди селища вырыли одну большую могилу и по-братски уложили в неё всех. Сомкнулась земля над Чекленером, братом Чекленера, над его маленьким сыном и юной женой. Чекленер-младший так и не смог честь по чести совлечь с них одежду, предать тела священному огню и построить над дорогим прахом маленький домик… Не смог обвить кости брата серебряным поясом, надеть на палец невестки лучистый перстенёк. Чужие алчные руки сорвали и унесли и то и другое. Он не смог даже испечь в костре и положить к ним в могилу глиняную медвежью лапу. Только и сказал: я привёл тех, кто отомстит за тебя, брат… Живым следовало спешить.

Халльгрим осмотрел полусмытый след, оставленный в прибрежном песке острым килем корабля. Викинги пришли на хорошем драккаре, похожем на его чёрный: по пятнадцати вёсел, не меньше, на каждом борту.

– Эти люди не могли уйти далеко, – уверенно сказал он Чуриле. – Корабль снялся вчера.

Князь спросил:

– Много ли их, Виглавич, как мыслишь? Мальчишка сказывал, полная лодья…

Халльгрим ответил:

– Их не прибавилось, конунг, если хоть с полдюжины здешних финнов дрались так, как тот, у стены.

Чурила Мстиславич гонялся за врагами по-волчьи: молча, неутомимо, без бешеной спешки и ненужного шума. Ещё два дня они рысью шли через леса, кратчайшей дорогой, которую показывал Азамат. Барсучанин дорого бы дал за то, чтобы опередить, перехватить беду, плывшую по извилистой реке… Он осунулся и одичал от тревоги, острые скулы торчали на потемневшем лице.

Бьёрн Олавссон рассказал Чекленеру:

– У нас принято так – кто вынет оружие из раны, тому и мстить…

Чекленер не счистил крови брата с доставшегося ему копья. Прежде чем покинуть селище, они раскололи одно из немногочисленных брёвен, уцелевших от его кудо, и вырезали для копья новое древко. И мальчик всё примеривал и примеривал руку к этому новому оружию, такому непохожему на его прежнее лёгкое охотничье копьецо…

Вечером третьего дня они подошли к Барсучьему Лесу.

Ещё раньше, чем дружина выбралась из лесу, стало ясно – опередить разбойников не удалось. Прямо на всадников выбежала из-за деревьев молодая женщина с маленькой дочкой на руках, простоволосая, один рукав платья оторван, широко распахнутые глаза оледенил ужас…

Так и не поняв толком, кто перед ней, она с коротким птичьим криком метнулась в сторону и пропала, только кусты махнули ветками вслед. Азамат, совсем почерневший, страшный и жалкий, с протяжным стоном вытянул плетью коня, но его удержали. Чурила поднял руку, приказывая всем остановиться и замолчать… И тогда послышались далёкие крики и шум отчаянной, неравной борьбы, шедшей где-то впереди.

– Быть сече! – сказал князь.

Словене стали спешиваться, вытаскивать железные рубашки, затягивать ремни подпруг. Лошади фыркали, обнюхивая седоков, тревожно пахнувших железом. Те отмахивались: дурная примета. Викинги, никогда не сражавшиеся верхом, привязывали коней. Халльгрим хёвдинг напросился идти в бой первым.

– Я больше имел дела с такими людьми, конунг. Будет справедливо, если ты дашь мне начать.

Его люди споро застёгивали друг на друге кожаные брони, надевали клёпаные шлемы, освобождали из ножен мечи. Неожиданно к ним присоединился Чекленер. У него не было ничего, кроме копья, да ещё охотничьего ножа. Но он без суеты встал около Бьёрна, коротко заявив:

– Я с вами.

Это был второй бой в его жизни. Он боялся, что не совладает с конём.

– Иди, Виглавич, – сказал Чурила. – Перун тебе в помощь. Я подсоблю…

Он сидел поодаль на Соколике, чёрный на чёрном коне. Горбатая стрелка шлема хищно торчала вперёд.

Остаток леса викинги пролетели будто на крыльях. Вот поредели деревья, и по знаку отца Видга прижал к губам боевой рог. Не в обычае смелых нападать исподтишка. Знакомый зловещий, хриплый рёв, звучавший когда-то над штормовым морем, эхом отдался в лесу… Бегом вырвались хирдманны на открытое место. И увидели перед собой поселение.

Оно полого спускалось к реке. Как раз туда, где, слегка накренившись на правый борт, стоял длинный корабль, тёмно-синий, с белым носом. Вместо мачты у него кривилось сырое дерево, наспех вырубленное в лесу. Носовой дракон, которого, конечно, и не подумали снять, скалил на Барсучий Лес жадные серебряные клыки. На корабле не было ни души. Все, сколько их приплыло, ушли в селение. Оттуда-то и шёл жуткий, издали различимый голос боя… Кое-где взятые врасплох барсучане ещё продолжали обороняться, в других местах победители уже забивали коров и делили добро.