Дэн Симмонс - Илион

– Кто ты такой, клянусь Аидом? – рявкает мужеубийца, завидев нас на пороге.

Ну да, он же смотрит на Томаса Хокенберри – сутулого, перепачканного, заросшего щетиной пехотинца в нечищеных латах, без шлема и оружия.

– Я тот, кого послала Фетида. Мой долг – проводить тебя к Гектору, а затем на битву с Олимпийцами, убившими Патрокла.

Герои с военачальниками шарахаются в ужасе. Судя по всему, Пелид поведал им только о смерти друга, но не предупредил о своих богоборческих планах.

Ахилл поспешно отводит меня в сторону, подальше от любопытных начальников и усталых бойцов.

– Чем докажешь, что ты посланец Фетиды? – вопрошает юный полубог. За одну ночь на его идеальном лице пролегли резкие морщины.

– Тем, что доставлю тебя на место.

– Олимп? – В его глазах пляшут блики безумного костра, полыхающего в сердце.

– Туда тоже, – мягко говорю я. – И все же сначала, как и настаивала твоя мать, нужно заключить мир с Гектором.

Пелид корчит презрительную гримасу и сплевывает:

– Нынче мир не для меня. Все, чего я жажду, – это война. И кровь бессмертных.

– Тогда прекрати нелепую вражду с героями Трои.

– Да мы же бьем их! – восклицает он, указывая жестом на заградительный вал, за которым реют на ветру ахейские знамена (там, где еще недавно были троянские позиции). – Какой такой мир, если через пару часов я выпущу кишки Гектора вот этим копьем?

Пожимаю плечами:

– Будь по-твоему, сын Пелея. Я послан помочь тебе отомстить за Патрокла и забрать его тело для погребения. Если твои желания переменились…

Поворачиваюсь к нему спиной и притворяюсь, что ухожу. В одно мгновение герой настигает меня, валит на песок и достает нож. Все произошло столь быстро, что я не успел бы прицелиться из тазера, даже если б от выстрела зависела чья-нибудь жизнь. Вообще-то так и есть: острое, точно бритва, лезвие щекочет мне шею.

– Ты посмел оскорбить меня? – жарко дышит в лицо Пелид.

Отвечаю как можно осторожнее, чтобы не поцарапаться:

– Никого я не оскорбляю. Я пришел ради тебя и Патрокла. Хочешь похоронить его с честью – делай, что я скажу.

Очи Ахиллеса опасно сверкают. Затем он встает, убирает клинок в ножны и помогает мне подняться. Одиссей и прочие молча следят за нами издали, явно сгорая от любопытства.

– Как тебя зовут? – вопрошает герой.

– Хокенберри.

Я отряхиваю штаны и потираю шею. Затем, спохватившись, прибавляю:

– Сын Дуэйна.

– Чудное имя, – бормочет мужеубийца. – Хотя какое время – такие имена. Добро пожаловать, Хокенберри, сын Дуэйна.

Он протягивает руку и сжимает мое предплечье, так что кровь прекращает струиться по жилам. Пытаюсь ответить на дружеское приветствие тем же. Ахилл поворачивается к своим вождям и помощникам.

– Дай мне пару минут на сборы, и я последую за тобой даже в сам Аид, если нужно.

– Начнем с Илиона.

– Идем, я представлю тебя моим товарищам и военачальникам, ибо державный Атрид низложен.

Не могу удержаться, чтоб не спросить:

– Агамемнон мертв? И Менелай?

Собеседник мрачнеет и качает головой:

– Нет. Я одолел обоих в честном поединке, одного за другим. Сыны Атрея сильно помяты и истекают кровью, но целитель Асклепий обещал, что негодяи скоро встанут на ноги. Они поклялись в вечной преданности, только я ни в жизнь не поверю этим змеям.

Новый владыка мужей знакомит меня с Одиссеем и другими героями, за кем мы, схолиасты, наблюдали более девяти лет. Каждый здоровается лично, и под конец рука просто отсыхает.

– Божественный Ахиллес, – молвит Лаэртид, – нынче утром ты сделался нашим царем, и все мы присягнули тебе на верность, поклявшись идти за новым повелителем хоть на сам Олимп, дабы покарать Афину за ее вероломство – как бы дико ни звучала эта невероятная история с гибелью товарища нашего Патрокла и похищением его тела. Но выслушай мое слово: люди голодны. Следует подкрепиться перед славной битвой. Ни один из мужей не спал достаточно, а многие не спали вообще, и вот – рати отважно сражались все утро, отбросив неприятеля от наших черных судов за крутой вал с частоколом. Воистину, люди устали и голодны. Вели же Талфибию заколоть огромного вепря для предводителей, прочие же ахейцы пусть насытятся в стане хлебом и вином, да и сам…

– Завтракать? – взвивается герой. – В уме ли ты, сын Лаэрта? Да мне сейчас никакая еда не полезет в горло! Все, чего я жажду, – это сеча, кровь и страшные стоны умирающих врагов!

Многоумный учтиво склоняет голову:

– О Ахиллес, величайший среди ахейцев! Ты и храбрее меня, и намного сильнее, но с другой стороны, я далеко превзойду тебя мудростью, прежде родившись и больше изведав. Так позволь душе укротиться моим убежденьем, о царь и владыка. Не посылай своих верных аргивян на тощий желудок воевать от рассвета до заката, особенно против бессмертных.

Быстроногий медлит с ответом. Одиссей воспринимает молчание как знак согласия и продолжает давить на оппонента:

– Храбрейший сын Пелея, мы до единого готовы положить за тебя свои головы – на поле брани. Или ты предпочтешь, чтобы люди, ослабев, скончались от голода?

Пелид опускает свою тяжелую длань на плечо товарища, и я не впервые отмечаю, насколько мужеубийца выше хитроумного Лаэртида.

– Будь по-твоему, о мудрый советник. Пускай вестник Агамемнона Талфибий рассечет гортань самого громадного вепря, какого найдет в лагере, и насадит зверя на вертел, а вы тем временем разложите самый жаркий костер. Режьте волов и ешьте до отвала. Мои преданные мирмидонцы позаботятся о достойном пире. Однако никаких приношений Олимпийцам! Не вздумайте ничего кидать в огонь: пора бессмертным отведать обнаженных мечей!

Он оглядывает командиров и возвышает голос, так чтобы все слышали:

– Насыщайтесь, друзья мои. Почтенный Нестор! Доверяю твоим сынам – Антилоху и Фразимеду, а также сыну Филея Мегесу, Мериону, Фоасу, потомку Крейона Ликомеду и еще Меланиппу донести весть о пире на самый передний край битвы, дабы ни один из ахейцев не ушел сражаться, не усладив алчущую плоть хлебом и не подкрепив дух вином! Я же потороплюсь облачиться для брани. Потом обсудим вместе с Хокенберри, сыном Дуэйна, грядущий поход на Олимп.

Повернувшись и подав мне знак следовать за ним, герой отправляется обратно в шатер.

Поджидать Ахиллеса, собирающегося на войну, – это все равно что наблюдать, как моя жена Сюзанна наряжается на вечеринку, на которую мы оба опаздываем. Ускорить данный процесс нет никакой возможности, остается лишь смириться и терпеть.

Однако я не могу удержаться, то и дело гляжу на хронометр, думая о маленьком роботе: порешили его боги или еще нет? Ладно, Манмут дал мне час, а значит, минут тридцать в запасе есть.

Эх, поторопился я отдать ему Шлем! Расщедрился! Теперь бессмертным ничего не стоит «засечь» беглого схолиаста на своих экранах или через видеопруд, а если им лень искать, так я скоро сам заявлюсь на Олимп безо всякого прикрытия! Ладно, шут с ним, с капюшоном, Афродита заметит меня в любом виде. И потом, я же ненадолго: заберу робота и сразу квитнусь обратно, плевое дело! Сейчас гораздо важнее то, что происходит здесь и за стенами Трои.