Алексей Пехов - Ткущие мрак [СИ c издательской обложкой]

— Это меня пугает, девочка. Все твои способности.

— И меня, — серьезно ответила Шерон. — Но с Эльвата все очень изменилось. Я стала их лучше понимать. Наши связи сильнее. Каждый, кто умер, теперь может говорить со мной, стоит лишь захотеть услышать.

— А ты хочешь? — спросил Тэо.

Указывающая едва заметно покачала головой:

— Большую часть суток я заставляю себя оставаться глухой. Иначе слишком быстро начинаешь теряться в чужих голосах, желаниях и ненависти.

Она встала, откладывая книгу:

— Пойду, погуляю.

— Куда это? — насторожилась Лавиани.

— Надоело торчать взаперти. Тэо хочет попробовать починить лютню Велины, схожу с ним.

— Нет-нет. Слишком мало времени прошло.

— Мы пять дней здесь сидим.

— Вот и я о том же. Всего пять дней. Чем тебя не устраивает этот чудесный сад, рыба полосатая? Мы одни в большом доме. Пока никаких слуг. Наслаждайся, читай, спи сколько хочешь. Акробат и сам сходит. Он-то город прекрасно знает. Так?

Пружина переглянулся с Шерон и та, обреченно вздохнув, вновь взялась за книгу.

— Так, — согласился Пружина.

Однажды Тэо бежал из этого города. Бежал со всей поспешностью человека, обладавшего хорошим воображением и не отличавшегося наивной доверчивостью к сильным мира сего. Потому что с такими людьми никогда не угадаешь.

Ты вроде бы ничего не сделал, но нанес смертельное оскорбление. Или…

Не нанес.

Поди догадайся и разберись. Скорее всего «нет», но если «да», то костей не соберешь. При возможности тебя найдут и накажут за мельчайший проступок. В назидание остальным или же просто ради собственного удовольствия. Как это случилось при встрече с братом Бланки, хотя он, по сути, не шел ни в какое сравнение с тем, кому досадил Тэо в Рионе.

Все-таки не каждый день отказывают герцогу.

Но именно это Пружина сделал в пору своей молодости, после триумфального выступления на цирковом фестивале перед глазами его светлости.

Он не желал застрять на всю жизнь в золотой клетке, быть участником личной труппы владетеля. Уехал, ибо дорога его манила (да что там скрывать — и до сих пор манит). Его тогдашняя подруга, в отличие от Тэо, осталась, и больше они никогда не виделись.

Он часто думал, что с ней случилось? Довольна ли она жизнью? До сих пор выступает? Все такая же великолепная воздушная гимнастка?

Сейчас Тэо не боялся. Даже если герцог и не забыл отказ наглого канатоходца, то вряд ли вспомнит об этом, пока Пружина не станет выступать перед его светлостью. А он этого делать не планировал. Так что Риона для него совершенно безопасна.

…Это уже была пятая мастерская, в которую он пришел после безуспешных поисков. Тэо нашел ее после недолгого разговора с тройкой уличных музыкантов, выступавших на Соляной дороге, среди множества прохожих и зевак. Они и посоветовали ему перейти на другой берег, в район Фехтовальщиц.

— Мессерэ Корни лучший по лютням. Он творит чудеса.

Тэо, поблагодарив и кинув в стоявшую на брусчатке желтую шапку мелкую монетку, перешел через мост Арбалетчиков и на первой же улице встретил скучающую Лавиани.

— Следишь за мной?

— Было бы глупо отрицать и говорить, что я здесь для того, чтобы считать воробушков.

— Тебе не кажется, что всю жизнь я как-то справлялся без твоей защиты? Путешествуя по всему континенту и бывая во множестве городов?

— Больно мне надо тебя защищать! — фыркнула сойка. — Я пошла с тобой исключительно из-за того, что ты не умеешь торговаться, и любой ушлый треттинец вытянет из тебя лишние деньги. И пусть у нашей герцогини, ну не кривись, я могу называть Бланку, как мне нравится, благо она не возражает… так вот, пусть у нашей герцогини полно марок в переднике, растрачивать их на всякую чушь не дело.

— Починить лютню…

— Вот это и есть чушь. Ты проволок ее на своем горбу от Мокрого камня, при том, что никто из нас не умеет играть. На кой шаутт она нужна?

— Цирк Ирвиса передал ее Шерон, когда уходил.

— Это весомый аргумент, — сарказмом сойки можно было бы наполнить русло Пьины. — Полагаю, если бы «Радостный мир» подарил на прощанье чучело эйва или уины, ты и их тащил бы на своем упрямом горбу.

В мастерской, куда они пришли, едко пахло лаком, красителями, растворителями и деревом. Под ногами лежали золотистые завитки стружек, все окна были распахнуты, а мастер Корни возился с заедавшей ручкой хёрди-гёрди — совсем еще новой колесной лиры.

Изучив лютню Велины, треттинец внимательно посмотрел на Тэо:

— И как там?

— Где? — не понял акробат.

— На той стороне! Ведь она оттуда, раз в таком ужасном состоянии! — мастер едва сдерживался, чтобы не говорить с клиентами уж совсем грубо, но не смог скрыть возмущения в голосе. Он стал тыкать пальцем с аккуратно подстриженным ногтем. — Сухой климат и жара здесь. Следы влаги тут. Из-за смены влажности и температур в корпусе трещины, а вот… вообще деформация. И ее роняли. Следы ударов, царапины, шероховатости. Вы ею мэлгов по головам били, любезный? Сразу видно, что вы не музыкант, милейший. Так обращаться с честным инструментом! Единственное, что осталось в прекрасном состоянии, так это струны. Хм. Интересная техника. Мут, возможно, или Кариф. У нас металлические струны почти перестали делать.

Он коснулся их, поморщился:

— Умирающие кошки и то мелодичнее. Совсем вы инструмент убили.

— Ее можно восстановить?

Тяжелое сопение было ответом, мастер снова осматривал лютню.

— Работа будет стоить дорого, проще за эти деньги купить тридцать новых инструментов. Вложения не оправдают результата и не окупят его в ближайшие лет восемь, если конечно инструмент попадет в руки умелого музыканта.

— Я хотел бы оставить этот. Как память.

— Память? Память так не хранят, позвольте уж старому человеку возразить вам. Я сделаю, что смогу, за десять марок, три из них авансом. И работать буду месяц. Также не смогу гарантировать идеальный звук.

— Десять?! — вытаращилась Лавиани.

Мастер встретил ее возмущенное шипение равнодушным взглядом, и было видно, что он не собирается торговаться и не уступит даже улта.

— Это…

Тэо мотнул головой, останавливая ее. И Лавиани, вопреки гневу, послушалась. Стояла молча, сунув большие пальцы под ремень и чуть раскачиваясь на пятках, наблюдая, как акробат достал два круглых желтых кругляша и положил на выцветший чехол старой лютни. Затем, когда он повернулся к ней, Лавиани поняла, чего хочет Пружина, громко фыркнула, выражая негодование и несогласие с происходящим, но извлекла из внутреннего кармашка на том же ремне единственную золотую монету и присоединила к двум другим.

— Это безумие! — она дала волю своему возмущению, когда они вышли на улицу. — Ты совсем чокнулся из-за своей магии. Правильно же говорят, что асторэ безумцы. Теперь понимаю почему — они вообще не могут считать деньги. Ну ты может в курсе. Такие штучки, которые зарабатываются потом, кровью, умом, трудом, ловкостью или на худой конец грабежом. Десять, дери этого старого прохиндея шаутты, марок! Десять! Целое гребанное состояние! Чтобы заработать подобные деньги всеми нами любимый «Радостный мир» должен дать выступление в пятнадцати городах и не факт, что им накидают такую сумму. Где твои мозги, а?