Генри Олди - Иди куда хочешь

Дикая смесь.

— Карна! Ты!.. Ты…

Тело ее совсем легкое, тебе ничего не стоит подбросить царицу к небу или на руках отнести прямо в Хастинапур, жалость кипит в тебе, страшная жалость, бешеная жалость, способная толкнуть на самые безрассудные поступки.

За спиной сочувственно сопит Кришна.

— Не могу… не могу больше! Забери, забери меня отсюда!.. Пожалуйста… Ведь хуже бродяг, хуже псоядцев! Они говорят: домой нельзя, дома Грозный, дома враги… убьют… Пусть лучше убьют! Живем, как вши… копошимся! Животами все время маемся, у Арджуны чирьи… И смерти, смерти! В Кагальнике, в лесах, близ Камышухи, гандхарва живьем спалили… Забери меня, забери, умоляю!

Тихая мелодия флейты вторгается в сбивчивую речь, и женщина умолкает. Разглаживаются морщины, синевой наливается взор, щеки розовеют. Поет флейта, молчит царица Кунти, уходит ужас из ее глаз, уходит побежденным, оставляя поле боя надежде — воцаряйся! властвуй! повелевай!

Надолго ли?

— Девку эту притащили, — еле слышно говорит царица, глядя в пол. — И так голодаем, к чему нам девка?! Я ж не знала, что они… кричат из-за двери: «Кому, мама?!» Думала — еды принесли, делить хотят. Они всегда так, из-за двери… а я отвечаю: «Это, мол, Бхиме, это близняшкам, это Арджуне…» Ответила. Ответила, дура старая! «Не деритесь, — ответила, — мальчики! Пусть на всех пятерых будет!» Язык сейчас вырвать готова! Своими руками! А они уперлись: нет, мама, раз сказала, так тому и быть… на пятерых. Панчалийцу письмо подкинули. А теперь уходить боимся. Кругом земли панчалов, не спрячешься! На колы гуртом рассажают…

— А красильщика, — машинально спросил ты, — красильщика за что убили? Лавки пограбить захотелось?

— Красильщика? Что ты, Карнушка, не было такого! Троицей клянусь, не было!

— Ладно, — снова отвечаешь ты.

Сари на царице Кунти относительно новое.

Свежевыкрашенное.

С вышивкой.

Ладно… не с ней о том беседовать.

— Ты грамоту от Грозного мне передай — На плечо ложится мягкая ладонь Кришны. — Они в ссылку быстрей, чем в рай, побегут. Им она за счастье. А сам уезжай. От греха подальше. Я ж вижу: у тебя руки чешутся… По дороге почешешь. Я вчера пропуск на отъезд от Панчалийца получил, со всей свитой… вывезу дураков. Договорились?

— Спасибо, — отвечаешь ты, накрывая ладонь Баламута своей. — Спасибо, Кришна. Считай, я твой должник.

— Считаю, — без тени усмешки отвечает Кришна.

И ты забываешь спросить у него: откуда Черному Баламуту стало известно место укрытия Пандавов? Ну, узнать их для неглупого человека было просто: небось на «Свободном Выборе» пошумели изрядно… А дальше?

Следил, что ли?

Зачем?

Ты поворачиваешься, отбрасывая вопросы, как отбрасывают прочь надоедливого щенка, ты поворачиваешься и выходишь наружу.

Да гори они все синим пламенем!

Вслед смотрит царица Кунти.

— Маленький мой… — шепчут белые губы. — Маленький мой… Ушастик…

Черный Баламут сдержал свое слово.

Единственное, что задело Кришну за живое: люди каким-то образом прознали истинную подоплеку гибели красильщика Харши. Правда, волей молвы место действия перенеслось из Кампильи в Матхуру, а погибший превратился в злоязычного и злоумного владельца прачечной, чуждого милосердию… Впрочем, неважно.

Важным было другое: впервые флейта опробовалась в заведомо провальных обстоятельствах — при большом стечении народа, потрясенного убийством земляка.

И ничего, получилось.

Любят.

Все любят: и кампильцы, и пятерка спасенных братьев, получивших в дар краденые одежды вкупе с прочим барахлом, и мамаша их замученная любит, и Опекун Мира, чей безмолвный приказ погнал Кришну в Кампилью, для знакомства и присмотра за неугомонными Пандавами, и наивный Ушастик, чьи серьги…

Да, серьги.

Жалко.

— Скорее! Едут!

Вопль мальчишки-наблюдателя, примостившегося на самой верхушке громадного карпала, сперва всполошил стаю воронья, и птицы черной тучей прянули в небо.

Следом очнулись люди.

Как был, голышом подхватившись с циновок, Карна опрометью вылетел из шатра. И со всех ног кинулся к берегу самой языкатой в мире речушки, прозванной в честь богини красноречия. Видимо, богиня во время оно соизволила омыть здесь ноги, иначе только шутнику или придурку взбрело бы в голову назвать эту поилку для коз — Сарасвати, то бишь «Богатая Водами». Впрочем, Карне сейчас было не до названий, богинь и шутников.

Следом спешил верный слуга с ворохом одежды, поминутно роняя то повязку для чресел, то размотанный тюрбан, то пояс с пряжкой из черненого серебра. К плебейским выходкам господина слуга давно привык. И все-таки негоже знатному встречать еще более знатного, сверкая с кручи голой задницей…

Из-за поворота дороги на противоположном берегу сперва раздался громоподобный топот, а вскоре и показался слон-гигант. Белый. Не боевой: где наконечники на бивнях? где металл налобника? да и беседка на могучей спине сверкает украшениями вместо того, чтоб щетиниться копейными жалами. Но в эту минуту слон казался самим Айраватой-Земледержцем: тяжко попирая землю, он несся ожившим холмом, терзаемый стрекалом в руках бешеного ездока.

И вовсю трубил на бегу, будто узрел самку в течке.

Острый глаз Карны сразу разглядел: ездок не просто бешеный. Он и в самом деле Бешеный. А позади него в углу беседки сидит на сложенных вчетверо коврах Боец. Мрачнее тучи. Губы кусает. Чистый Индра в гневе: того и гляди разразится перуном. Впору ждать, что следом из-за поворота выметнется не отставшая свита, а буйная дружина Марутов с молниями наперевес.

Слон с разбегу вломился в речную гладь, заставив «Богатую Водами» встать на дыбы, и в сверкании брызг пронесся мимо кручи, где ожидал Карна. Бешеный кубарем скатился с его спины, следом прямо из беседки прыгнул Боец, не дожидаясь, пока умелые анги успокоят животное. И оба царевича — косая сажень в плечах, дай волю, гору своротят! — наперегонки понеслись к Ушастику.

Видимо, задались целью перещеголять приятеля в выходках.

Карна шел навстречу царственным друзьям и понимал: тишь да гладь последних месяцев разметана вдребезги.

Как река — слоном.

…Гонец от Черного Баламута прибыл в Хастинапур на десять дней позже Карны. Сам Карна к этому времени продолжал ломать голову: рад ли Грозный чудесному спасению Пандавов и мирному разрешению дела? Или только делает вид, что рад? Или даже вида не делает?

Во всяком случае, на Совете он туманно заявил:

— Мне не по душе раздор с сыновьями Панду. О Боец, подобно тому, как ты смотришь на царство как на наследие отцов, точно так же смотрят на него и Пандавы!