Ольга Новикова - Венец айтаны

– А если открыто, у всех на глазах, прямо перед казнью, отбить его, посадить в повозку, и поминай как звали? – с надеждой вскинула глаза Лесси.

– Там будет куча народу, повозка не пробьется, – тихо возразил Марис.

– Что же делать? Зачем вы хороните его раньше времени? – В голосе девушки было отчаяние.

Присутствовавший на военном совете Дрогов встал и, кивнув Орни, молча вышел из комнаты. Вернулись пираты далеко за полночь. Лесси тихо спала в углу комнаты, уронив голову на стол, мрачный Марис молча кидал дрова в огонь, Хотера не было.

– Ну? – с надеждой спросил Ронтон пиратов. Он прекрасно понимал, что они отправились проверять какую-то пришедшую им в голову идею и был благодарен за то, что корсары не стали заранее обнадеживать Лесси.

Дрогов помотал головой. Капитан и Орни были все в грязи и пороховой копоти, но у Ронтона уже не было сил удивляться.

– Бесполезно, – тихо и зло ответил пират. – Они нас перехитрили! Всех тюремщиков и даже слуг в тюрьме заменили альгавийскими солдатами, никого туда не подпускают. У меня в этом городе есть пара подходящих знакомых, но они даже близко не смогли подобраться к тюрьме, не говоря уж о том, чтобы подкупить сторожей. И я, дурак, решил, что там-то его и держат! В общем, тюрьмы в Гоуне больше нет.

– В смысле? – Марис не поверил своим ушам.

– В прямом. Точнее, есть, но с двумя дырами в стенах. Мы их взорвали, внаглую, едва стемнело, во время ужина. Естественно, заключенные воспользовались шансом, начался такой переполох! Пока тюремщики очухались, мы с ребятами всю тюрьму пробежали. Вельгиса там нет. Это все было для отвода глаз, для таких болванов, как я. Где он, в городе, похоже, не знает никто, кроме альгавийской верхушки. Дьявол, совсем нет времени!

Капитан был прерван появлением Хотера.

– У меня две новости, – звенящим шепотом, покосившись на спящую девушку, начал тот. – Во-первых, кто-то пытался взорвать тюрьму. А во-вторых, казнь перенесли на завтрашнее утро.

– Испугались, – выдохнул Ронтон. – Этого следовало ожидать. Капитан, вы уверены, что до казни мы ничего не успеем?

Дрогов покачал головой.

– Тогда уезжаем. Я не хочу, чтобы Лес это видела.

– Спасибо за заботу, Марис, – раздался из угла тихий и какой-то безжизненный голос девушки. – Я остаюсь.

– Лесси!..

– Я остаюсь.

Народ начал стекаться на площадь с самого раннего утра. Те, кто побогаче, снимали окна, выходившие на место казни, те же, кто не мог себе этого позволить, занимали все возвышения и укромные уголки. Деревья по краям площади гнулись под тяжестью мальчишек. Близлежащие улицы были наводнены людьми, вытягивающими головы, чтобы увидеть гигантский эшафот. Толпа бурлила, напирая на тройной ряд солдат, окруживших пространство вокруг помоста.

Несмотря на давку, Ронтону и остальным удалось пробиться почти к самому оцеплению. Мужчины кутались в длинные плащи, которые скрывали ножи и пистолеты, Лесси была в накидке с капюшоном, которая не позволяла различить фигуру и лицо.

В полдень начали прибывать приглашенные Бринсеном, для них были оставлены места под специально сооруженным навесом. Кавалеры в безукоризненных костюмах, дамы в роскошных платьях, захватившие на всякий случай нюхательные соли и уже готовые грохнуться в обморок, изящные экипажи, усиленная охрана, отдающая честь разряженным мужчинам и женщинам, – и заполнившая площадь ревущая толпа, с нетерпением и любопытством жаждущая жестокого развлечения.

– Они превратили казнь в какое-то мерзкое шоу! – с отвращением прошептал Орни.

В это время затрещали барабаны и стража начала выводить пленных повстанцев из гарнизонной башни. Оборванные, грязные, с непокрытыми головами, связанными руками и скованными ногами, в сопровождении бесстрастных солдат, священников и палачей, осыпаемые бранью и криками толпы, они поднимались на эшафот. Помощники палачей суетились, готовя виселицы. Первой партии пленных надели веревки, священники пробормотали молитвы, Бринсен в ложе махнул рукой, палачи одновременно выбили из-под ног осужденных подставки – и три десятка человек, хрипя, закачались на веревках. Тут же на эшафот начали заводить новую партию пленных. Это повторилось пятнадцать раз. Палачи на четырех рядах виселиц трудились без перерыва. В то время как на одном ряду уже снимали тела, добивая умирающих, на втором, судорожно махая руками, с вывалившимися языками и вылезшими из орбит глазами задыхались только что повешенные, на третьем ряду палачи выбивали из-под ног подставки, а к четвертому только подводили осужденных.

Жажда крови толпы была утолена. Кое-где уже раздавались женские крики: «Пощады! Хватит!» Но последних пленных уже повесили, и на эшафот поднялся глашатай. Пока за его спиной убирали тела, он зачитал приговор «особо опасному военному преступнику капитану Донну Вельгису, именующему себя командором мятежников». Глашатай сообщил, что суд учел офицерское звание преступника, поэтому смертная казнь через повешение была милостиво заменена… расстрелом.

После этих слов под усиленным конвоем из башни вывели закованного в пудовые цепи предводителя повстанцев – Донна Вельгиса.

Донн знал, что он умрет. Вельгис ясно почувствовал это в тот момент, когда армия попала в ловушку. Поэтому он не удивился, когда его настигла альгавийская пуля. Удивление пришло потом, когда врачи вернули его к жизни. Однако очень скоро Вельгис понял, что он не ошибся, и никто не собирается оставлять его в живых. Теперь ему нужно было вытерпеть все те пытки, которые придумали для него Бринсен и Стайк. В драках Донн не раз бывал ранен, но он никогда не подозревал, что человеку можно причинять такую боль, и тот при этом останется в живых. Временами он терял сознание, проваливался в спасительное небытие, и ему казалось, что он уже умер. Но врачи вновь и вновь возвращали ему жизнь и сознание только для того, чтобы подвергнуть еще более страшным мучениям.

В самые тяжелые минуты, когда, казалось, невозможно было уже терпеть дикую боль, когда вместо крика из горла вырывался только жалкий хрип, когда все тело превращалось в одну огромную рану, когда не помогали ни стоящие перед глазами родные лица, ни жгущая душу командора ненависть, когда Донн готов был выдать всех и вся за укол обезболивающего или глоток смертельного яда – тогда Вельгису помогало держаться только ледяное презрение, которое он испытывал к своим врагам. За дни пыток (он давно потерял им счет) Вельгис не сказал ни слова. Неизвестно, когда Бринсен смирился бы с поражением, но что-то случилось.

– Радуйся, – выплюнул Донну палач после очередной порции мучений. – Утром тебя казнят. Я бы с тобой еще поработал, да твои сообщники слишком уж активны!