Гэв Торп - Ангелы Тьмы

— Итак, ты взял власть в свои руки, узурпировал полномочия имперского правителя и принёс на Тарсис собственную версию просветления, — сказал Борей.

— Нет, не сразу, — ответил Астелян сквозь кашель, горло пересохло.

Он услышал, как шевельнулся капеллан в изголовье плиты, и перед лицом возникла рука Борея и чаша с водой. Астелян не мог дотянуться и взять чашу, поэтому капеллан медленно вылил ее содержимое на пересохшие губы пленника. Глотая освежающую воду, Астелян наслаждался каждым мгновением, прежде чем продолжить.

— Я давал советы генералам и полковникам, но они часто отвергали мои знания и опыт. Они постоянно мне не доверяли, говорили, что, мол, я требую от армии того, что допустимо ждать только от космодесанта. Это были старые аргументы, и, хотя я твердил им про стремление к величию и насчёт создания нового мира в горниле битвы, мои страстные просьбы проходили мимо их ушей. Когда один из наших полков попал в засаду и был уничтожен в проходах Зарзокса, правитель Дэкс назначил меня командиром армии лоялистов на Тарсисе. Я поклялся, что моё командование через год принесет победу.

— Смелое заявление… Ещё один признак твоего вашего самомнения, наверное? — сказал Борей и поставил чашу на пол, металл при этом скрипнул по камню.

— Достижимая цель при наличии у меня верховной власти и прямого контроля, — ответил Астелян. — Первым делом я казнил тогдашних армейских командиров. Эти представители старой планетарной знати, воспитанные на охотничьих играх завсегдатаи экстравагантных банкетов, не годились, чтобы вести людей в бой. Я заменил их лучшими лидерами мой священных отрядов, мужчинами, которые были сильными и способными, мужчинами большого ума и железной дисциплины.

Я знал, чтобы выиграть грядущую войну против ренегатов, понадобятся тяжелые бои, и выбранные мною люди были полностью лояльны Императору, они командовали без колебаний и подчинялись без вопросов.

— И ты выполнил свою клятву? — спросил Борей из тени.

— За двести пятьдесят дней, — заявил Астелян с гордостью. — Старый режим оказался слаб и недальновиден. Узкие умы не могли охватить конечную цель, понять необходимость лишений и жертв. Они сопротивлялись кое-каким из моих мер, никогда по-настоящему не понимая конечную цель победы. Эти двести пятьдесят дней были наполнены потрясениями и травмами, лилась кровь, было много страданий. Но все это происходило ради будущего Тарсиса. Если бы я действовал как мои предшественники, война длилась бы до сих пор, народ Тарсиса жил бы в вынужденном раболепии, в подчинении и страхе. Для мира это была бы долгая, медленная смерть.

— И тогда ты нашёл сильное лекарство от этой планетарной болезни? — в голосе Борея появился оттенок гнева, Астелян услышал глубокое дыхание капеллана. — Ты, самозваный спаситель, вывел их из тьмы.

— И была тьма, — проговорил Астелян, предпочитая игнорировать обвинения. — Мои командиры были жестоки в исполнении моих приказов. Ложная терпимость породила бы слабость, и моя армия не давала пощады. Мы уничтожили рассадники бунта, сожгли все дыры, в которых прятались мятежники, казнили их родичей и всех, кто поддерживал бунт бездействием. Впрочем, я вовсе не горжусь тем, что сделал, многие из окружения Дэкса были настроены оппозиционно, но имперский правитель оказывал мне полную поддержку. В тот самый момент он один разглядел мои истинные намерения и понял необходимость совершаемого. Не отрицаю, погром принял устрашающий масштаб, многие невиновные были судимы и казнены без веских оснований. На то были исключительные времена, народу Тарсиса указали путь, людям пришлось осознать, что жизнь под властью Императора не дается даром, её зарабатывают жертвами — потерей личной свободы, трудом, и, когда необходимо, кровью. Тарсис горел двести пятьдесят дней, пока продолжалась чистка. В самый последний день я лично повел священные отряды в атаку, и свобода на Тарсисе восторжествовала!

Астелян остановился, он задыхался и покрылся потом. По мере рассказа его воодушевление нарастало, насколько это позволяли оковы на руках, ногах и вокруг тела.

— Тебя там не было, — сказал он Борею, интерпретируя молчание капеллана как недоверие. — Как ты можешь понять наш восторг окончательной победы, если ты такой безжизненный и бесстрастный? Мы гнали их месяц за месяцем, пока не вынудили стать последним лагерем на побережье северного моря. Их осталось всего четыре тысячи. Наши воины догоняли, их было пятьдесят тысяч, и ещё со мной на переднем крае более двадцати тысяч бойцов из священных отрядов. Мятежники не могли спастись, им некуда было бежать, у них не осталось логова, чтобы в нем укрыться. Мы их окружили, и мы не дали им пощады. К чести наших врагов, они сражались хорошо, и не один не попытался сдаться.

— Это имело бы смысл? — спросил Борей.

— Никакого, — резко ответил Астелян, пожимая плечами, его цепи глухо громыхнули. — Все они знали, что обречены на смерть, и решили умереть в бою. Понадобилось менее часа, сыпались снаряды, священные отряды наступали. На моем счету оказалось сто восемь врагов. Сто семерых я убил в бою, а в самом конце Вазтуран, лучший из моих командиров, боготворимый отрядами, привел ко мне последнего живого мятежника. Я помню, он был молод, не старше двадцати лет, ранен в руку, и его лицо заливала кровь. На бритой коже головы он вытатуировал эмблему бунтовщиков: там была голова ворона и перевернутая аквила. Я подвел его к краю скалы, моя армия собралась вокруг, их были десятки тысяч, многие стояли на танках, чтобы лучше видеть, толкали и отпихивали друг друга, чтобы не пропустить зрелище смерти последнего тарсианского ренегата. Я сбросил парня с обрыва на острые камни внизу, и армия разразилась одобрительными возгласами. Точно такой же гвалт отметил некогда победу моего ордена после завоевания Муапре Примус.

— Весомый повод для праздника, как погляжу, — прорычал Борей, выходя из темноты.

Впервые с момента прихода он не скрывал истинных чувств. Капеллан-дознаватель разнял руки и шагнул ближе к Астеляну. Без предупреждения он хлестнул его тыльной стороной ладони по лицу. Боль получилась короткой и не причинила вреда. Такой удар означал оскорбление и подходил, чтобы наказать претендента. Никакие слова не выразили бы лучше чувства Борея.

— Я знаю, что ты сделал! — проревел капеллан-дознаватель прямо в ухо Астеляна. — Существуют данные Администратума, результат переписи на Тарсисе, им менее десяти лет, их сделали до вашего прибытия, перед войной, когда ещё не было твоего кровавого режима. Мы проверили записи, население Тарсиса составляло около восьмисот миллионов человек. Когда ты пришел к власти, ты делал очень хорошие записи. Были переписаны твои солдаты, твои рабочие, руководители и члены их семей. Я видел эти записи перед самым отъездом. Ты не солгал, когда сказал, что за тебя отдало жизнь целое поколение. В твоих записях значатся двести или двести пятьдесят миллионов людей, от населения, которое ты вызвался хранить, осталась только четверть!