Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея

— Тебя туда звали?

— Рассказывали, — потупился Ликимний. — Вы же и рассказывали. Еще смеялись: «Тот не Амфитрион, у кого не обедают…»

— Это точно! Настоящий Амфитрион — тот, у которого обедают [43] Пиры Амфитриона останутся в памяти потомков — сами того не зная, Ликимний и его братья цитируют комедии «Двойники» Жана Ротру и «Амфитрион» Жана Батиста Мольера. !

— У нас лучше!

— Зря Амфитрион с нами не пошел…

— Угу, — Атрей сунул в рот травинку. — Он бы оценил.

— Что оценил? Печенку?

— Как Еврибий секача — секирой.

— Небось, с перепугу…

— А какая разница? Главное — хрясь, и готов.

— Как в бою, — поддержал Фиест. — Или ты его, или он тебя.

— В бою? — старшие Электриониды обменялись многозначительными взглядами. Сдвинули брови, подражая отцу в минуты раздумий: — Может, и хорошо, что Амфитриона с нами нет…

— Почему?

— Молчать умеете? Клянитесь хранить нашу тайну!

Обычной клятвой сыновья ванакта не удовлетворились. Пелопидам довелось клясться трижды, угрожая себе наистрашнейшими муками в случае обмана. Лишь тогда им, словно великую драгоценность, доверили малый сверток. На чистой тряпице легли в ряд три глиняные таблички. По глине бежали птичьи следы — значки ханаанского письма. [44] Имеется в виду финикийская письменность. Еще в свертке был перстень — волны, свитые в кольцо, и ладья.

— Это же телебои, — выдохнул Фиест. — Это же…

— Ублюдки Птерелаевы!

— Ты понял, что предлагают?

— Твари! Слизь морская!

— Вы должны советоваться не с нами, — Атрей сурово нахмурился. «Клятва клятвой, — читалось на его лице, — а правда — правдой!» Впору было поверить, что в юном Пелопиде проснулся его покойный отец, мудрый и предусмотрительный Пелопс Проклятый. — Вам надо просить совета у Амфитриона. Я еще могу понять, почему вы скрыли письмо от ванакта. Его честь [45] Честь (греч. «тимэ») — многосмысловое слово; часто переводится как «царство», «удел». Зевс, Посейдон и Аид разделили в свое время мир не на три части — «на три чести». Микенский ванакт Электрион по статусу «честнее» сыновей; он — вождь, правитель. Обесчеститься — потерять место в структуре мироздания. , скорее всего, велит вам поступиться вашей. И тогда у вас не будет выбора. Но Амфитриону…

Атрей встал во весь рост:

— Амфитриону вы просто обязаны открыться! Он — ваш близкий родич. Он — опытный воин. Он уже имел дело с телебоями… Он старше, наконец!

— Ну уж нет! — прозвучал ответ. — Хватит с него подвигов!

И эхом:

— Хватит подвигов!

А еще кулаком по столу:

— Хватит!

Лягушками прыгнули чаши. Хлестнуло пиво через край. Хлопья пены упали на разломанную лепешку. Заплясал козий сыр на блюде. Белые катышки, похожие на творог, скакали в пивной лужице. Остро пахло хмелем и плесенью. А Электрион, ванакт микенский, все кричал, запрокинув голову к небу:

— Хватит подвигов!

Амфитрион молчал. Катал шарики из хлебного мякиша. Отказавшись от охоты, он вернулся домой — и меньше всего ожидал гостей. Особенно такого гостя, как дядя. Привратник отпер ворота без звука, слуги онемели, верный Тритон — и тот прикусил язык, являя собой образец здравомыслия. В итоге сын Алкея выскочил из дома на двор, когда дядя уже сидел в малом портике у забора, а рабы, сопровождавшие его, таскали на стол всякую всячину. «Почему не зовешь? — ухмыльнулся Электрион, огладив бороду. — Всех зовешь, кроме меня… Ну так я сам пришел, незваный. Выгонишь?» И добродушно махнул рукой, видя смущение племянника:

«Садись, не бойся… Ишь, красный с перепугу!»

Ванакту так понравилась эта мысль, что он возвращался к ней через слово. Вот, мол, велел захватить пива. Елового. Мой отец, а твой дед любил пиво. Помнишь? И сразу, смеясь: «Не бойся! Хочешь, пей вино…» А вот, мол, сыр. Хлеб. Лук. Ну и хватит. Много ли надо двум зрелым мужчинам? И, без паузы, подмигнув: «Что, испугался? Дядя свой харч в гости тащит! Ничего, я вас всех прокормлю…»

Темнело. Рабы зажгли факелы. В неверном, мятущемся свете дядя казался больше, чем есть. Гигант, дитя Геи. Пиво клокотало у него в глотке. Они на охоте, ревел дядя, а мы здесь. Они там — подвиги, а мы тут — подвиги. Выпью целый пифос — чем не подвиг? Должно быть, Электрион был пьян еще до прихода в гости. «Не бойся, племяш! На всех хватит подвигов…»

Тут его и развезло:

— Хватит подвигов! Хватит!

И кулаком, да.

— Мой отец совершил подвиг, — Электрион перегнулся через стол. Глаза ванакта от возбуждения лезли из орбит. — Один-единственный подвиг! Это помнят все. Еще мой отец возвел Микены. Подарил Тиринфу новые стены. Держал Аргос в кулаке. Проложил дороги от Крисейского залива к Арголидскому. Оградил нас от притязаний Пелопса. Родил сыновей, наконец! Кому это надо? Кто это вспомнит завтра, я тебя спрашиваю?! Это уже сейчас забыли…

По щекам дяди текли слезы:

— Чтобы тебя помнили, надо совершать по подвигу в день! Давить быков голыми руками! Загонять вепрей в снег, ланей в реку, львов в пещеры — и давить, давить! Резать чудовищ, как волк овец… Не строить города, а сокрушать!

— Не кричи, — попросил Амфитрион.

— Почему? — изумился ванакт.

— Соседи. Поздно уже.

Идея соседей, которых раздражает поздний шум, восхитила Электриона. Похоже, раньше она никогда не приходила ему в голову. Схватив размокшую лепешку, он залепил себе рот.

— Подвиг! — смутно донеслось из-за лепешки. — Я не совершил ни единого подвига. Мне ставят в вину недостаток войн. Победоносных войн! Вот ты воевал, а я нет. Спроси: почему?

— Почему? — спросил Амфитрион.

— Я строил! — лепешка полетела в колонну, где и прилипла. — Я возвел Львиные ворота. Я проложил дорогу от ворот ко дворцу. Я хотел обновить стены, но у меня нет циклопов! Ничего, я пристроил участок на севере. Там есть источник, бьющий из скалы… Теперь он в крепости, а не снаружи! Лестница в сотню ступеней; водохранилище глубиной в полторы оргии [46] Оргия — мера длины, около двух метров. …

Амфитрион кивнул, оценив дядины старания.

— Я сделал безопасными пути к Эпидавру! На Афины! В Аркадию… Я сосчитал каждый плащ в кладовке! Каждую овцу в стаде! Каждую смокву… Мои склады забиты глиняными табличками. Там есть все! — ванакт погрозил кому-то невидимому. Очевидно, невидимка сомневался в точности сведений. — Прачке в день — две меры хлеба и смокв. Ребенку — одну меру. Пять мер — надзирателю за работами… И что? Они богатеют день ото дня, и упрекают меня, что я не воевал. Если я хочу заключить союз, я должен трижды подумать. Кому нужны союзы? Всем нужны войны…

Дядя мрачно насупился.

— Свадьбу сыграем осенью, после сбора урожая, — грозным тоном заявил он. — Я люблю тебя, как сына. Но Микены я тебе не отдам. И не надейся. В Микенах сядет Горгофон, мой первенец.