Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея

— Те полсотни, что с востока пригнали. Пенфил сказал.

Полсотни с востока? Так это же стадо микенского ванакта! Для телебоев пригнали, будь они неладны… С кого теперь спрашивать? С болванов-пастухов? С крепковратных Микен? С пиратов Птерелая? Как ни крути, возмещать убытки придется ему — горемычному басилею Поликсену. Платить за раззяв-пастухов и чужих коров было жалко. А куда денешься? В наши гнилые времена тронос пляшет под тобой, как вакханка на оргии…

— Поди-ка сюда, любезный. Пива хочешь?

Земледелец не поверил своим ушам. Неужто басилей — провидец? Снизошел? Он робко сделал пару шагов к навесу. А к нему уже спешил раб с полной чашей.

— Ты, любезный, оставь сомнения. Потраву возмещу. Мешок зерна. Понял? Целый мешок! Я велю принести зерно прямо сейчас.

— Дык эта… Благодарствую! Оно, конечно…

— Вот и славно. Допивай пиво, забирай зерно и иди себе.

Разговаривать с просителями Поликсен умел. Наверняка потрава куда больше потянет. Но олух уйдет довольный, и до конца жизни станет хвастать, как сидел с басилеем за одним столом. Пиво из одной чаши хлебал. Пусть врет, хвала богам. Все элейцы знают: Поликсен добр и справедлив!

За воротами, нарастая, возник шум.

— Ты куда?

— Куда прешь, говорю?!

— Тут очередь…

Снаружи, под стеной, окружавшей дом — Поликсен гордо именовал его «дворцом» — стояли каменные скамьи. На них с утра ждали просители. Судя по гвалту, кто-то горячий решил попасть к басилею раньше других. Такое случалось, и тяжелые на руку элейцы обычно сами утихомиривали торопыгу. Стража развлекалась, делая ставки: сколько затрещин понадобится для вразумления.

— А я сказал — за мной…

— Ай!

Сочный звук оплеухи. И снова:

— Ай!

— Ты чего? Больно же!

— Дерутся, — забеспокоился советник.

— Слышу.

Двое караульщиков, подпиравших ворота изнутри, преисполнились рвения. Нахлобучили шлемы, сунулись за стену — и вернулись во двор спинами вперед. Крылья у них выросли, что ли? Летели орлами, грохнулись тряпьём. Караульщики с ужасом таращились на человека, что вошел вслед за ними.

Воин в запыленном доспехе стащил с головы шлем.

— Радуйся, басилей.

Не голос — лязг. Мечом по щиту. И лицо… Глядя в это лицо, можно было испытать что угодно, только не радость. Поликсену хотелось зажмуриться. Это морок, дурной сон! Голову напекло…

— Я Амфитрион, сын Алкея Персеида. Прибыл из Микен.

Нет, не морок. Амфитрион, сын Алкея. Племянник микенского ванакта. Это из-за коров, содрогнулся Поликсен. Чуял же — от рогатых тварей скверно пахнет! Но как откажешь ванакту? Вот, аукнулось. Сегодняшняя потрава… Какая, в Тартар, потрава?! Тут иное… В чем он, Поликсен, провинился? Хвала богам, все сделал, как велели. Принял стадо, пустил на свои пастбища; никому не сказал, чье оно. Готов был отдать коров телебоям по первому требованию…

— …четыре телеги. Мед, воск. Масло.

— А? Что?

— Нужны четыре телеги. Мед, воск. Масло.

— Да, я понял. Сколько надо меда, воска и масла?

— Много. Чтоб наполнить тринадцать пифосов.

— Тринадцать пифосов?

Поликсен не понимал, зачем все это ужасному гостю. Он молил Олимп, чтобы гроза прошла мимо. Если племянник ванакта получит требуемое, он оставит басилея Арены в покое. Плевать на убытки! Откупиться и забыть, как ночной кошмар!

— Пифосы нужны большие, широкогорлые. Такие, чтобы в каждый поместилось человеческое тело.

Поликсен тупо кивнул.

— Тело…

Перед ним стояла Смерть. Не Амфитрион из Микен, но Танат Железносердый. Убийца явился по его душу! А за воротами ждет микенское войско. Они убьют басилея Поликсена, и всю его семью! Вот зачем им пифосы, куда помещается человеческое тело. Тринадцать пифосов. Сколько человек в семье? Он сам, жена, двое сыновей, дочь… Сыновья женаты. Сколько у него, хвала богам, внуков? Поликсен лихорадочно считал, сбивался, начинал заново. Такого с ним доселе не случалось: басилей и спросонок не сбился бы со счета.

— Еще нужны веревки.

— З-зачем?

— Пифосы к телегам привязать. Иначе опрокинутся. Еще людей дашь.

— Зачем тебе все это нужно?

Амфитрион моргнул. Он смотрел на басилея так, будто впервые увидел.

— Зачем…

Казалось, сын Алкея задает этот вопрос себе, и не знает ответа.

— Беда, басилей. На твоих землях сыновья Электриона Микенца и Птерелая Тафийца убили друг друга. Мы же не можем оставить их тела чайкам?

— Не можем, — кивнул Поликсен.

— Мы же должны отвезти их тела отцам?

— Должны, — кивнул Поликсен. — Мы?

— А кто еще?

— Ну да… Зачем?

— Для достойного погребения. А теперь, — во взгляде гостя полыхнула молния, — вели доставить все, что я сказал! И поторопись!

— Я мигом! Я уже!

Поликсену едва удалось скрыть радость. Это не за ним! Хвала богам! Он махнул советнику: действуй! Советник икнул — и засуетился, закричал на слуг. Двор превратился в растревоженный муравейник. Просителей выперли в шею: не до вас! Вместе с ними сгинула и радость Поликсена. Ничего не кончилось, понял он. Это всего лишь отсрочка. Проклятые коровы! Микенский ванакт нарочно перегнал стадо на аренские земли. Устроил засаду, хитрец! Сыновья Птерелая приплыли за коровами — и сыновья Электриона их убили. Ну, и сами погибли… Ему, Поликсену, от этого не легче! Кто пошел навстречу Микенам? Басилей Поликсен. В чьем краю случилось побоище? В краю басилея Поликсена. Явится гневный Птерелай за сыновей мстить — кто крайний? Басилей Поликсен! И коровы — живое тому доказательство.

«Микены далеко. В Микенах войско. Ох, натешится Птерелай — меня убьет, семью вырежет, город сожжет и разграбит… Нет, сначала разграбит, а потом сожжет. Боги, о чем я думаю?»

— Телеги, — сказал Поликсен, подходя к гостю вплотную. Лицо басилея горело вдохновением. — Еще ладья. До Тафоса. Тринадцать пифосов. Мед, воск, масло. Веревки. И коровы.

— Какие коровы?!

— Все дам. В лепешку расшибусь! Но коров ты заберешь. Иначе…

И с отчаянием титана, идущего на штурм Олимпа:

— Иначе не дам ничего.

Костры чадили.

Амфитрион встал в тени одинокой смоковницы. Ему чудилось, что от огня несет горелой плотью. Он ошибался. На кострах топили воск в широких, закопченных чанах из меди. Затем воск смешивали с медом и благовониями. Басилей расщедрился на драгоценные ароматы, способные осчастливить привереду-красавицу. Изрубленные тела обмыли и завернули в тонкие льняные покрывала. «Буссос, — вспомнил Амфитрион. — Сокровище здешних мест.» Слой ткани — слой медвяно-воскового расплава — слой ткани. Раз за разом. Пифосы, до половины заполненные оливковым маслом, ждали своей очереди. Когда закончат пеленать, тела погрузят в пифосы, зальют маслом доверху, закроют крышками и засмолят. Это до Тафоса можно за день добраться, если с ветром повезет. До Микен на телегах — не меньше трех дней пути.