Стивен Эриксон - Буря Жнеца

– Но где дом?

– Слушай меня! Я проведу вас к нему!

Нимандер вытаращил глаза и сделал шаг назад: – Он не желает…

– Не имеет значения, что он желает. И даже то, что я желаю. Ты еще не понял? Я ее Глашатай.

«Ее?»

И тут Нимандер закричал, сильно ударившись коленями о мостовую. Руки его метнулись к лицу. – Это… это не сон?!

Незнакомец оскалился: – Можешь хранить верность кошмарам, Нимандер. Можешь вечно пялиться на руки и видеть на них кровь. Мне плевать. Она была безумна, как ты и сказал. И опасна. Скажу тебе: я оставил бы тело на улице, даже если бы она была еще жива. Но хватит об этом.

Иди, приведи родичей. Быстрее, Нимандер, пока Темнота еще держит остров.

И Нимандер вскочил на ноги, поспешно возвращаясь в убогую гостиницу.

«ЕЕ Глашатай. О, Мать Тьма, ты призовешь нашего отца, как призываешь нас?

Но зачем?

Что же, пусть будет так. Да. Наше изгнание – о Бездна! – наше изгнание подходит к концу!»

Скол ожидал на улице, крутя цепочку. Жалкий сброд. Нимандер лучший среди них. Что же, сойдут и эти. Он не врал, говоря, что трясы не готовы.

Собственно, это единственная истина, которую он сказал этой ночью.

«Как поживаешь в Летерасе, Сильхас Руин? Готов поспорить: невесело.

Ты не таков, как твой брат. Никогда не был таким.

О, Аномандер Рейк, мы найдем тебя. И ты дашь ответ. Нет, даже бог не может попросту пройти мимо, избежав ответственности. За предательство.

Да, мы тебя отыщем. И покажем. Покажем, каково это».

Рад Элалле нашел отца сидящим на выщербленном погодой валуне, в начале ближайшей к селению долины. Вскарабкался и присоединился к Удинаасу на согретом солнцем камне.

Теленок ранага отбился от матери и всего стада и жалобно мычал, блуждая по дну долины.

– Можем попировать, – предложил Рад.

– Можем, – отозвался Удинаас. – Если у тебя нет сердца.

– Нам нужно жить, а чтобы жить, нужно есть…

– И, чтобы жить и есть, нужно убивать. Да, да, Рад, я все знаю.

– Надолго ты останешься? – спросил Рад, и вздох застрял в горле. Вопрос выскочил сам собой – ни он, ни отец не решались задать его.

Удинаас бросил ему удивленный взгляд и снова начал следить за теленком. – Она скорбит, – сказал он. – Она скорбит так глубоко, что горе доходит до меня через все расстояния. Расстояния – ничто. Вот что случается, – добавил он без следа печали, – от насилия.

Рад решил в этот миг, что на лицо отца слишком страшно смотреть, и тоже перевел взор на далекого теленка.

– Я рассказал Онреку, – продолжал Удинаас. – Должен был. Просто чтобы… изгнать горе, прежде чем оно сожрало бы меня. А теперь сожалею.

– Не нужно. У Онрека не было друга ближе. Было необходимо, чтобы он узнал истину…

– Нет, Рад. Это нельзя назвать необходимостью. Иногда правда полезна. Иногда выгодна. Но по большей части она просто ранит.

– Отец, что ты будешь делать?

– Делать? Да ничего. Ни для Серен, ни для Онрека. Я всего лишь бывший раб. – Улыбка была сухой и краткой. – Живущий с дикарями.

– Ты не просто раб.

– Неужели?

– Да. Ты мой отец. Поэтому я спрашиваю снова: надолго останешься?

– Думаю, пока ты меня не вытолкаешь.

Рад впервые в жизни чуть не разразился слезами. В горле запершило, он не мог говорить, словно внутри поднялся прилив эмоций и не желал уходить. Из-под горящих от слез век он смутно видел бродящего по низине ранага.

Удинаас продолжал, вроде бы не заметив реакцию на свои слова: – Не то чтобы я многому мог научить тебя, Рад. Разве что починке сетей.

– Нет, отец. Ты можешь научить меня самому важному.

Удинаас взглянул на сына с подозрением и недоверием.

На гребне показались три взрослых ранага и побежали к теленку. Увидев их, молодой зверь снова замычал, на этот раз громче, и поскакал навстречу.

Рад вздохнул: – Отец, ты передашь мне важнейшее свое умение. Выживать.

Потом они молчали. Рад не сводил взгляда с теленка, пока он не поднялся на гребень с той стороны долины. Теперь у Удинааса что-то случилось с глазами, ибо он то и дело потирал их руками. Рад не оборачивался, чтобы не смутить его.

Затем – едва долина опустела – отец встал. – Похоже, мы все же проголодались.

– Ненадолго.

– Неправда.

Они пошли назад к селению.

Онрек – руки его были перемазаны краской – потуже затянул ремешки на кожаном свертке и бросил его не плечо. Поглядел на жену. – Мне пора.

– Как скажешь, – буркнула Кайлава.

– Путешествие к телу моего друга облегчит душу.

– Без сомнения.

– И я должен поговорить с Серен Педак. Рассказать о его жизни с тех пор, как он подарил ей меч.

– Да.

– А теперь, – закончил Онрек, – я хочу обнять сына.

– Я с тобой.

Онрек улыбнулся: – Он будет смущен.

– Нет, треклятый идиот. Я сказала, что иду с тобой. Если думаешь, что сможешь уйти куда бы то ни было без меня – ты безумец.

– Кайлава…

– Я решила. Я позволю путешествию облегчить твою душу, муженек. Я не буду болтать, пока у тебя не хлынет кровь из ушей. Тебе не придется прыгать с ближайшего утеса.

Он смотрел, и глаза его были полны любовью. – Болтать? Никогда не слышал твоей болтовни.

– И не услышишь.

Он кивнул: – Очень хорошо, жена. Иди со мной. Позволь исцелиться самим твоим присутствием…

– Будь поосторожнее.

Он мудро замолчал.

Затем они пошли прощаться с сыном.

– Это изнурительно! – сказал Император Теол Беддикт, ерзая на престоле.

Лицо Багга стало кислым. – Почему? Вы еще ничего не сделали!

– Ну, прошло всего три недели. Говорю тебе, список реформ такой длинный, что даже не начинает заканчиваться.

– Аплодирую вашей готовности признавать некомпетентность, – сказал Багг. – Из вас выйдет прекрасный император.

– Чудно, – подал голос Брюс, стоявший, опираясь о стену, справа от тронного возвышения. – В стране мир…

Багг скорчил рожу: – Да, и лично я гадаю: сколь долго целая империя может задерживать дыхание?

– Если кто-то и может дать ответ, то только вы, любезный лакей.

– О, рад слышать.

Теол улыбнулся: – Мы можем. Я не имею в виду монаршее «мы». К каковому, признаю, мы никак не можем привыкнуть ввиду нашей врожденной скромности.

Брюс сказал: – Адъюнкт отправляется в путь. Шерк Элалле пришла к тебе, чтобы о чем-то поведать. Разве все это не следует обсудить? – Он ждал ответа, любого ответа, но вместо ответа увидел лишь непроницаемые взоры брата и Багга.

Из бокового прохода вылетел в вихре пестрых платьев новый Канцлер. Брюс скрыл усмешку. Кто бы мог подумать, что она ударится в дурной вкус со скоростью червяка, вгрызающегося в яблоко?

– Ах, – сказал Теол. – Разве этим утром мой Канцлер не выглядит прелестно?

Джанат сохранила надменное выражение. – От канцлеров не ждут прелести. Достаточно компетентности и элегантности.