Генри Олди - Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель

— Это и есть твои «да, да и нет»?

— Ты еще не задал мне вопросы, ванакт. Так, пустые разговоры.

Из щели выскочила мышь. Взобравшись на алтарь, она вцепилась в иссохшую лапку петуха — чье-то приношение. Змей, обвивший посох, мышку не пугал. Не устрашила ее и змейка-улыбка. Целитель повернулся к мышке, и под взглядом Мелампа зверек превратился в изваяние. Лишь подергивался кончик хвоста. Да сдавленный писк, полный предсмертного ужаса, огласил храм.

Меламп закрыл глаза, и мышь удрала.

— Хорошо, спрашиваю, — Анаксагор с интересом следил за мышью, пока та не скрылась из виду. Самообладанию ванакта мог позавидовать любой идол. — Я хочу, чтобы один человек не вернулся из вашего похода.

— Не вернется много людей, ванакт. Я же предупреждал: треть вакханок погибнет.

— Не притворяйся глупцом. Речь идет об одном человеке. Одном великом человеке.

— Насколько великом?

— Арголида устала от его величия. Арголида спотыкается под его тяжестью. Мы препочитаем мертвых героев. Ты в силах облегчить нам ношу, целитель?

— Да, ванакт. Мое первое «да».

— И ты не боишься говорить это здесь, в храме бога-врачевателя?

— А ты не боишься предлагать мне это здесь, в храме божественного лекаря?

— Я намерен излечить свою землю. Где, как не здесь?

— Я берусь за лечение. Мое второе «да», ванакт.

— Без колебаний? Без угрызений совести?

— Если я откажусь, я не получу мои два города. А если и получу, ты отравишь жизнь мне и моему брату. У тебя хватит яда на нас двоих. Верно?

— И снова повторю: ты умен.

— Я знал, что ты предложишь мне. Были колебания, были и угрызения. Все прошло, ванакт. Холодный, скользкий расчет. Я сделаю то, что ты хочешь. Ты дашь мне то, чего хочу я.

— Ты не боишься, что позже я захочу избавиться от тебя?

— Нет, ванакт. Вот они, мои да, да и нет.

Тени коверкали лицо статуи. Бог был раздражен услышанным. Согласно обычаям, на священной территории Пеона никто не имел права рождаться или умирать. Рожениц выносили за храмовые пределы, так же поступали с теми, у кого началась агония. Сейчас в присутствии божества рождался договор о смерти.

— Как ты намерен действовать? Яд?

— Оружие целителей — зелье. Яд — оружие змеи. Я владею и тем, и другим. Если Персей обезумеет, если он кинется истреблять аргивян и своих Горгон — кто заподозрит отравление? Нет, героя покарает божественный тирс Диониса. В это поверят без доказательств.

— Он умрет после ложной вакханалии?

— Нет. Зачем?

Взгляд, брошенный Мелампом на статую, говорил: я знаю обычаи.

— Твой ум острей моего, — признал Анаксагор. — После такого Персей будет проклят людьми. Изгнан из Аргоса, Тиринфа и Микен. Вряд ли кто-то согласится очистить его. Я, во всяком случае, не возьмусь. Убийца Горгоны — бродяга, раздавленный проклятием людей и осуждением богов… Ты — змея, друг мой Меламп.

— Благодарю, ванакт.

— Скажи, прорицатель… Нам удастся наш замысел?

— Я не вижу своей судьбы.

— Жаль.

— Но я вижу, что ты останешься ванактом Аргоса. В любом случае. Это тебя устраивает?

— Вполне, — кивнул Анаксагор.

Из трех дорог, начинавшихся от Дирасских ворот, та, что вела на Тегею, имела самый неприглядный вид. Не дорога — каменистая тропа, ведущая в горы. На повозке по такой пробираться — сущее наказание. Да и пеший замается ноги бить. Тем не менее, одинокий путник без колебаний выбрал Тегейскую. Вскоре городские стены скрылись из виду, а человек все шагал и шагал, упрямо и целеустремленно. Он спешил, едва сдерживаясь, чтоб не сорваться на бег.

Казалось, он спасается от погони, хотя никто его не преследовал.

Обогнув подножие Ликоны — Волчьей горы — человек остановился передохнуть в тени двух сросшихся кипарисов-близнецов. Стащил с головы шляпу, утер пот со лба. Как два дерева, давшие ему приют, походили друг на друга, так и сам путник лицом и телосложением напоминал Мелампа, сына Амифаона. Разве что крепче телом, и лицо простака — без тени мудрости, покрывшей морщинами чело прорицателя. Впрочем, сейчас на лбу Бианта залегла глубокая складка, усиливая сходство с братом.

Он извлек из сумки косматый мех, полный вина. Приложился к нему, утер губы. Рубиновые капли, оставшиеся на ладони, напоминали кровь.

— Ты умный, брат. Умнее меня.

Кипарисы зашептали, соглашаясь.

— Я всегда тебя слушался. Но так нельзя. Нельзя!

Крик, эхом отразившись от скал, заметался меж темно-зелеными копьями деревьев, взбегавших к вершине горы.

— Я клялся. Я сдержу слово. Никому из людей…

Вернув мех в сумку, Биант глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и, нахлобучив шляпу, двинулся дальше. Словно боялся, что решимость в последний миг оставит его. Впереди открывался вид на гору Хаон. Брат Мелампа держал свой путь к ней.

Тени облаков неслись по склонам. Мнилось — горы, как корабли, плывут в бирюзовом море неба. Медвяно благоухали заросли тамариска, неся розово-сиреневую пену соцветий. Хор цикад и кузнечиков выводил извечный гимн Гелиосу. Издалека доносилось журчание водного потока. Путник миновал гранатовую рощу, чьи плоды еще не налились багрянцем зрелости; нырнул под ветви старой оливы, свисавшие до земли. Шум воды стал отчетливей. В нем различались переливы и всплески, звонкая дробь капель и бурный рокот. Краткий бег по камням — ступеням, ведущим в жилище чудовища — и путнику открылись шесть потоков, что вырывались из недр горы. Здесь подземная река Эрасин, текущая в утробе матери-Геи, являла себя людям.

Меж двух ближних потоков темнел скальный уступ, на котором примостился жертвенник. Именно он был целью Бианта. Оглядевшись, брат Мелампа приметил зонтик гиганта-фенхеля, одиноко торчавший на краю масличной рощи, срезал его под корень и очистил ствол от веточек. Плющ тоже нашелся без труда. Гибкая плеть не желала держаться — пришлось воспользоваться ниткой, выдранной из хитона. Шишку пинии Биант предусмотрительно подобрал по дороге.

Все, тирс готов.

Легко, без разбега он перепрыгнул узкий поток и встал над жертвенником. По краям алтаря виднелись полустертые знаки. Разобрать их Биант даже не пытался. Он и так знал: это древний жертвенник Реи, Матери Богов. Здесь давно не приносили жертв. Наверняка в округе есть тайные алтари Диониса, но Биант не имел времени для их поисков. Он надеялся, что Рея простит его, а Дионис — услышит. Ничего другого ему — предателю — не оставалось.

Тирс удалось воткнуть в расщелину за алтарем. Из сумки явились мех и медный ритон [56] Ритон — священный сосуд для возлияния богам. . Биант до краев наполнил ритон вином; замер, собираясь с духом.

— Эвоэ, Вакх! Эван эвоэ!

Он плеснул на алтарь красной влаги — так, чтобы попало и на тирс.